СЕН-СИМОН (Saint Simon) Клод Анри де Рувруа (17 октября 1760 - 19 мая 1825) - французский экономист. «Я происхожу от Карла Великого, отец мой назывался графом Рувруа де Сен-Симон, я являюсь ближайшим родственником герцога де Сен-Симона», - так С.-С.

Начинает свою автобиографию, написанную в 1808, когда бывший граф, ныне гражданин С.-С., жил на средства своего слуги. Жизнь этого замечательного человека так же исполнена сложностей и противоречий, как и его учение. В ней есть большое богатство и нищета, военные подвиги и тюрьма, восторг благодетеля человечества и попытка самоубийства, предательство друзей и твердая вера учеников.

С.-С. родился в Париже и вырос в наследственном замке на севере Франции (ныне департамент Сомма). Он получил хорошее домашнее образование под руководством Д’Аламбера.

Свободолюбие и твердость характера рано проявились в юном аристократе. В 13 лет он отказался от первого причастия, заявив, что не верит в таинства религии и не собирается лицемерить. Скоро в нем обнаружилась еще одна черта, немало удивлявшая родных: убеждение в своем высоком общественном призвании. Существует рассказ о том, что 15-летний С.-С. приказал своему слуге ежедневно будить его словами: «Вставайте, граф, вас ждут великие дела».

Согласно традициям своего рода С.-С. поступил на военную службу и около трех лет вел скучную гарнизонную жизнь. В 17-летнем возрасте заслужил первое воинское звание. Офицером французской армии участвовал в Войне за независимость североамериканских колоний. Позже С.-С. с гордостью писал, что он служил под начальством Вашингтона. Он показал себя храбрецом и был награжден орденом только что возникших Соединенных Штатов.

Во время морского путешествия С.-С. был захвачен англичанами в плен и отправлен на Ямайку, где пробыл до заключения мира в 1783.

Во Францию он вернулся героем и вскоре получил под командование полк. Блестящая карьера открывалась перед молодым графом С.-С. Но эта праздная жизнь скоро наскучила ему, и он отправляется сначала в Голландию, а затем в Испанию. В Голландии С.-С. готовит военно-морскую экспедицию для отвоевания у англичан Индии. В Испании составляет проект большого канала для соединения Мадрида с морем и организует, не без успеха, кампанию почтово-пассажирских перевозок.

Воспитанный на идеях энциклопедистов и на опыте американской революции, С.-С. с энтузиазмом принял события 1789. Около двух лет С.-С. довольно активно участвует в революции, однако только «на местном уровне»: он живет в маленьком городке вблизи от бывшего родового поместья, проводя просветительскую работу среди крестьян. О потере поместья он не сожалел, а от графского титула и древнего имени официально отказался и принял имя гражданина Бонома (bonhomme - простак, мужик).

В 1791 в жизни гражданина Бонома происходит резкий поворот. Он уезжает в Париж и начинает заниматься земельными спекуляциями, которые в этот период приняли огромные масштабы в связи с распродажей собственности, конфискованной государством у дворян и церкви. В партнеры себе он выбирает знакомого ему еще по Испании немецкого дипломата барона Редерна Саксонского. Успех превосходит все ожидания.

19 ноября 1793 во время облавы на шпионов и банкиров его арестовали, скорее всего по ошибке, но уже 28 августа 1794 выпустили на свободу. С.- С. сохранил права на собственность, даже когда был в тюрьме, и умножил ее, играя на разнице в ценах бросовых государственных бумаг. Разбогатев, С.-С. стал покровителем ученых, художников, деловых людей и создал собственный салон, известный парижскому бомонду. От своих гостей он требовал хотя бы поверхностных знаний математики, физики, психологии, социологии, а сам разрабатывал проекты переустройства общества на «разумных основаниях».

В 1796 совместное богатство С.-С. и Редерна оценивалось в 4 млн франков.

Но на этом карьера преуспевающего спекулянта обрывается. В Париж возвращается барон Редерн, благоразумно скрывшийся за границу во время террора, и предъявляет свои права на все их совместное состояние, поскольку операции велись от его имени.

После долгих споров С.-С. вынужден удовлетвориться отступным в 150 тыс. франков, которые дает ему Редерн.

В течение нескольких лет С.-С. путешествует по Европе. В 1802 С.-С. приехал в Швейцарию, где отважился просить руки мадам де Сталь. Здесь же он опубликовал «Письма женевского обитателя к современникам» (Lettres d’un habitant de Geneve ά ses contemporains).

Примерно к 1805 окончательно выясняется, что от его денег ничего не осталось, и он оказывается на грани бедности. Страдая от нервного перенапряжения и нищеты, С.-С. тяжело заболел и некоторое время провел в клинике для душевнобольных.

Позже, обозревая свою жизнь, С.-С. был склонен изображать свои взлеты и падения как серию сознательных опытов, которые он проделал, готовясь к своей истинной деятельности социального реформатора, хотя со стороны с этим трудно согласиться. Жизнь С.-С. была необычной и не похожа на последовательный путь к науке. Печать большой оригинальности лежит и на первом печатном произведении С.-С. - «Письмах женевского обитателя к современникам» (1803), где автор представил свой первый план переустройства общества, хотя изложенный в зачаточной, туманной форме. С.-С. в этой небольшой работе изобразил Французскую революцию как классовую борьбу между тремя главными классами - дворянством, буржуазией и неимущими (пролетариатом). Ф. Энгельс назвал это «в высшей степени гениальным открытием». Кроме того, он выделил определяющую роль науки в преобразовании общества. Призывая ученых выступить против сил косности и занять в переустроенном обществе место руководителей, С.-С. писал: «Математики! Ведь вы находитесь во главе, начинайте!»

Последние 20 лет жизни С.-С. наполнены лишениями, борьбой и интенсивным творчеством. Оказавшись без средств, он стал искать любой заработок и одно время вынужден был работать переписчиком бумаг в ломбарде. В 1805 он случайно встретил Диара, своего бывшего слугу, который в свое время, служа у С.-С., сумел приобрести некоторое состояние. Два года бывший хозяин жил у Диара и до смерти последнего в 1810 пользовался его помощью. На деньги бывшего слуги С.-С. выпустил в 1808 свою вторую работу - «Введение к научным трудам XIX века». Это и несколько других сочинений он печатал малым тиражом и рассылал видным ученым и политическим деятелям, обращаясь за помощью в дальнейшей работе. Но это не имело результатов.

В 1810-1812 С.-С. дошел до предела нужды. Он писал, что продал все свое имущество, вплоть до одежды, что кормился одним хлебом и водой и не имел топлива и свечей. Однако чем труднее ему приходилось, тем упорнее он работал. Именно в эти годы окончательно формируются его взгляды на общество, которые он изложил в ряде зрелых работ, опубликованных начиная с 1814. Он жил случайными подачками благотворителей, гордо заявляя, что, не краснея, может просить помощи у кого угодно, ибо эта помощь нужна ему для трудов, единственная цель которых - общественное благо.

Внимание публики было привлечено к С.-С. его брошюрой «О реорганизации европейского общества» (De la Reorganisation de la societe euro- peenne), предлагавшей план достижения мира в Европе на основе прочного франко-английского союза и написанной вместе с секретарем С.-С. О. Тьерри. В этой брошюре он впервые говорит свою любимую и знаменитую фразу: «Золотой век человечества не позади нас, а впереди». Обоснование этого тезиса, разработка путей к «золотому веку» - таково содержание дальнейшей деятельности С.-С.

Жизнь С.-С. к 60 годам несколько налаживается. У него появляются ученики и продолжатели. С другой стороны, проповедь мирного преобразования общества, обращенная к его естественным просвещенным «вождям» - банкирам, промышленникам, купцам, привлекает внимание некоторых людей среди этого класса. С.-С. получает возможность печатать свои сочинения, и они приобретают довольно широкую известность. При финансовой поддержке промышленников С.-С. создал в это время серию периодических изданий - сборники «Индустрия» (L’Industrie, 1817-18); «Государственный деятель» (Le Politique, 1819); «Организатор» (L’Organi- sateur, 1819-20); «Катехизис промышленников» (Catechisme des industriels, 1823-24); «Рассуждения литературные, философские и научные» (Opinions litteraires, philosophiques et scientifiques, 1823-24).

Богатые последователи обеспечивали ему возможность жить в достатке и напряженно работать. Устроилась его личная жизнь: при нем верная мадам Жюлиан - ближайший друг, секретарь, экономка. Свои труды он теперь диктует ей или кому-либо из учеников.

Самым удивительным в биографии С.-С. является тот факт, что перед концом своей жизни он производил завораживающее впечатление на молодых людей, притом что некоторые превосходили его по интеллекту. И тем не менее они годами исполняли при нем роль «негра», признавали его своим лидером и приводили брошенные им мысли в связный и упорядоченный вид. И кроме того, его влияние определяло всю их интеллектуальную карьеру. Больше чем к кому бы то ни было это относится к Огюсту Конту - что бы он ни говорил потом о «личном влиянии, которое бросало пагубную тень на мои первые усилия» или о «растленном фигляре», каковым стал ему впоследствии представляться С.-С. Попытки точно определить, что из написанного за семь лет сотрудничества принадлежит С.-С., а что - Конту, бесперспективны сегодня - в частности и потому, что, вероятнее всего, в беседе С.-С. расшевеливал и воодушевлял гораздо сильнее, чем это удавалось ему на бумаге. Огюсту Конту было 19 лет, когда в августе 1817 С.-С. предложил ему место секретаря. Прошло немногим более года после того, как молодого человека исключили из Высшей политехнической школы, несмотря на блестящую учебу и близость выпускных экзаменов, - за подстрекательство к неповиновению. С тех пор он зарабатывал на жизнь преподаванием математики, дожидаясь приглашения на работу в Америку, которое так и не пришло, а также переводил с английского языка учебник геометрии. В это же время он с увлечением читал работы Лагранжа и Монжа, Монтескье и Кондорсе и, кроме того, начал проявлять некоторый интерес к политической экономии.

С.-С., горевшему желанием создать свою «науку о производстве», такая направленность интересов показалась подходящей, и он привлек Конта к работе над очередным выпуском своего журнала «Индустрия». Едва завершилась работа над третьим выпуском «Индустрии», как большинство ее либеральных покровителей отошло от нее. Был опубликован протест против вторжения журнала в область, выходящую за рамки провозглашенной им программы, и против отстаивания им принципов, «разрушительных для всякого общественного устройства и несовместимых со свободой». Хотя в предисловии к четвертому выпуску С.-С. предпринял неуверенную попытку принести извинения и пообещал вернуться к первоначальному плану, первая тетрадь нового выпуска стала и последней. Средства истощились, и «Индустрия», а вместе с ней и должность Конта прекратили свое существование.

Конт, тем не менее, продолжал сотрудничать с С.-С. во всевозможных журнальных начинаниях, которые тот предпринимал в течение нескольких следующих лет. Он был все так же предан своему учителю. С.-С. - это «самый превосходный человек», которого он знает, «самый уважаемый и любимый из людей», которому он поклялся в вечной дружбе. Следующую издательскую попытку С.-С. и Конт предпринимают, сделавшись парт- нерами-пайщиками. Их издание называется «Политика». Это был один из либеральных журналов; в те годы они росли как грибы и так же быстро исчезали; и даже остролиберальная направленность журнала и выступления Конта по вопросам экономики и свободы печати поддерживали его жизнеспособность не более пяти месяцев. Но через три месяца после его закрытия, в сентябре 1819, С.-С., опять же при поддержке Конта, основал еще один, на этот раз более своеобразный орган, само название которого - «Организатор» - было программным. В «Организаторе» были опубликованы самые примечательные произведения С.-С. Безусловно, это было первое из его изданий, привлекшее к себе широкое внимание как во Франции, так и за ее пределами и принесшее С.-С. славу социального реформатора.

Вероятно, это произошло главным образом из-за судебных преследований, вызванных публикацией знаменитой «Притчи», открывшей новое издание. В ней С.-С. для начала рисует картину того, что было бы с Францией, если бы она лишилась вдруг 50 ведущих в каждой области знания ученых, 50 ведущих инженеров, художников, поэтов, промышленников, банкиров и разного рода ремесленников. Это разрушило бы весь ее уклад и всю культуру.

Затем он противопоставляет этому картину похожего несчастья, но уже с исчезновением соответствующего числа аристократов, государственных чиновников, придворных и представителей высшего духовенства и показывает, как мало это значило бы для процветания Франции.

Группа банкиров и богачей, давших деньги на издание «Организатора», публично отмежевываются от его идей и заявляет, что он ввел их в заблуждение и обманул доверие. Вскоре после этого С.-С. попадает под суд по обвинению в оскорблении королевской фамилии, предположив в своей «Притче», что Франция ничего не потеряет, если вдруг волшебным образом бесследно исчезнут члены королевской фамилии, а заодно все аристократы, высшие чиновники, священники и т.д. Суд присяжных оправдал его, найдя здесь лишь забавный парадокс.

В марте 1823 С.-С. предпринял попытку самоубийства, выстрелив себе в голову из пистолета, но остался жив, хотя и лишился одного глаза. До конца объяснить любое самоубийство невозможно, и едва ли стоит гадать о причинах поступка С.-С. В прощальном письме близкому другу (где он также просит позаботиться о мадам Жюлиан) С.-С. говорит о своем разочаровании в жизни, вызванном слабым интересом людей к его идеям. Однако, едва поправившись после ранения, он вновь с жаром берется за работу и в 1823-1824 издает свой самый законченный и отделанный труд - «Катехизис индустриалов». В течение 1824 С.-С. усердно работал над своей последней книгой - «Новое христианство» (Le Nouveau Chris- tianisme), стремясь дать будущему «обществу индустриалов» новую религию, берущую от христианства лишь его исходный гуманизм.

В сочинении «Новое христианство» С.-С. объявлял освобождение рабочего класса целью своих стремлений, но путь решения этой задачи видел в утверждении «новой» религии («все люди - братья»). Для создания общества будущего, с точки зрения С.-С., необходимо не только перестроить материальные условия жизни, но и развивать духовные качества людей.

В мае 1825, через несколько недель после выхода в свет «Нового христианства», С.-С. умер.

Выражаясь языком политической экономии, С.-С. видел смысл истории в постепенном переходе от одной формации к другой (от рабовладельческой к феодальной, а от последней - к промышленной). Движущими силами исторического развития считал прогресс научных знаний, морали и религии.

Многие теоретические положения, приписываемые марксизму, на самом деле были заимствованы им у С.-С., подвергнутого при этом критике за свою утопичность. Именно С.-С. рассмотрел впервые в политической экономии историю общества как процесс, в котором происходит смена одного периода другим, более высокого уровня. Буржуазной идее естественного порядка он противопоставлял идею развития. На раннем этапе развития общества главные усилия людей были направлены на добывание пищи. Затем, когда у них появился интерес к искусству и ремеслу, наступает рабство. Последнее, по мнению С.-С., в период своего возникновения было «благодетельным» для человечества и прогрессивным по сравнению с предыдущим обществом, так как создало условия для прогресса человеческого разума.

Средневековье он считал неизбежным и прогрессивным для своего времени, так как люди были освобождены от рабства. Феодализм согласно С.-С. характеризуется двумя особенностями: деспотизмом военного сословия и господством духовенства. Промышленность тогда находилась в «младенческом состоянии», а война являлась главным средством обогащения и защиты от нападения. Поэтому военные обладали полнотой власти, а промышленники играли подчиненную роль.

Однако в недрах феодализма, подчеркивал С.-С., развивались элементы нового общественного строя. Постепенное возвышение промышленности и упадок феодализма сопровождались непрерывным ростом политического влияния промышленного класса за счет класса феодального. Критика феодализма ученым приближала его гибель. Одновременно шла борьба реальных общественных сил - восходящий класс промышленников вступал в борьбу с классом феодалов. Результатом этой борьбы явилась Французская революция, цель которой состояла в том, чтобы окончательно утвердить промышленный строй. С.-С. считал, что революция не закончилась. Она поставила у власти не промышленников и ученых, а «промежуточный класс», состоящий из чиновников, юристов и военных недворянского рода. Единственным производительным классом С.-С. считал класс промышленников, к которому он относил предпринимателей, ученых и рабочих.

С.-С. полагал, что современное ему общество состоит из двух основных классов - праздных собственников и трудящихся индустриалов. В этом представлении причудливо сплелись классовые противоположности феодального и буржуазного общества.

Первый класс у С.-С. включает крупных землевладельцев и капита- листов-рантье, не участвующих в экономическом процессе. К ним примыкает возвысившийся за годы революции и империи слой военной и судейской бюрократии. Индустриалы - все прочие, составляющие вместе с семьями, по мнению С.-С., до 96% всего населения тогдашнего французского общества.

С.-С. считал, что будущее принадлежит крупному индустриальному производству и промышленному классу (предприниматели, рабочие, ученые). Основные черты будущей «промышленной системы» С.-С.: обязательный труд, единство науки и промышленности, научное планирование хозяйства, распределение по «способностям» и т.д. В будущем обществе по С.-С. сохраняется частная собственность, а пролетариат и буржуазия образуют единый класс индустриалов.

Задача современного С.-С. периода заключалась, по его мнению, в том, чтобы создать партию промышленников, которая в союзе с королевской властью должна установить строй, отвечающий интересам трудящегося большинства.

Будущий строй он считал результатом собственного прогресса и пытался обосновать историческую неизбежность его победы. С.-С. твердо верил в движение человечества к лучшему будущему, к «золотому веку», находящемуся впереди, а не позади, как думали многие просветители XVTII в., призывавшие вернуться к прошлым порядкам.

С.-С. утверждал, что «единственное средство для коренного изменения общественного строя состоит в создании новой политической доктрины».

Он хотел создать новый общественный строй, который называл индустриализмом, ибо считал, что его основой должна быть крупная промышленность. Им выдвигалось много проектов создания и развития крупного производства, планов колоссальных сооружений. По С.-С., крупная промышленность должна управляться из единого центра в масштабе всего общества и работать по определенному плану. По мнению С.-С., управление производством должно осуществляться промышленниками, к которым он относил всех, кто занимается полезным для общества трудом. Ученые будут разрабатывать планы производства и распределения продуктов. Важная роль отводилась промышленным капиталистам, которые имеют большой опыт в организации и управлении. Он допускал, что капиталисты останутся при своих капиталах, выступал против конфискации частной собственности, из будущего общества изгонял только землевладельцев и ростовщиков. Поэтому некоторые ученые не находили в его идеале ничего социалистического.

Центральное место в новой общественной системе, предлагаемой С.- С., занимает принцип обязательности труда. «Все люди, - писал он, - будут работать: на каждого возложена обязанность постоянно направлять свои силы на пользу человечеству».

Начать коренное переустройство общества, по мнению С.-С., следовало с частичных реформ, устранения наследственной знати; выкупа земель у землевладельцев, не занимающихся сельским хозяйством; облегчения положения крестьянства и т.д. После проведения этой подготовительной работы можно будет заниматься полной реорганизацией политического строя путем отстранения от власти непроизводительных классов и передачи власти индустриалам. При этом народ не должен принимать участия в реорганизации, оставаться пассивным.

Клод Анри Сен-Симон (1760-1825) — французский мыслитель, социолог, социалист. Участвовал в войне за независимость североамериканских колоний против Великобритании. В 1783 г. вернулся во Францию, приветствовал Великую французскую революцию 1789-1893 г. Был сторонником якобинцев, Директории, Консульства Бонапарта.

Неудовлетворенный французской революцией, Сен-Симон задумал исправить се результаты с помощью социологической науки, кᴏᴛᴏᴩая должна была стать рациональным (мыслительным) орудием создания нового общества по научному проекту. Отметим, что тем самым он выступил противником спонтанного развития общества в результате ϲʙᴏбодной деятельности индивидов. Ценя разум как главную причину всех социальных изменений, Сен-Симон был субъективистским социологом.

Сен-Симон объяснял становление и развитие человеческого общества появлением и сменой религиозных, философских, научных идей и теорий. Другой причиной общества он считал «индустрию», т. е. экономику, под кᴏᴛᴏᴩой понимал все виды экономической деятельности людей. Отметим, что каждое общество до конца развивает господствующие в нем идеи и формы индустрии, проходя стадии: 1) органической (становления идей и индустрии); 2) критической, кᴏᴛᴏᴩая ведет к разрушению прежних идей и индустрии; 3) созидательной, ведущей к обновлению прежних идей и индустрии. Исходя из всего выше сказанного, мы приходим к выводу, что у Сен-Симона общество представляет собой целостный организм, проходящий три стадии развития.

Развитие человечества в социологии Сен-Симона происходит прогрессивно, т. е. от низшего к высшему, от простого к сложному, от бедного к богатому — по ϲʙᴏим идеям, индустрии, формам собственности и т. п.
Стоит отметить, что основными ступенями ϶ᴛᴏго прогресса будут: 1) первобытное идолопоклонство, коллективная собственность, примитивная индустрия (экономика); 2) политеизм, рабство и т. п.; 3) монотеизм христианства, феодально-сословный строй; 4) с XV в. усиливающееся научное (естественно-науч- ное) мировоззрение светских ученых, промышленная индустрия, кᴏᴛᴏᴩая проявилась в Великой французской революции. Но эта революция отклонилась от построения рационального (научного) типа общества и оставила страну в неорганизованном состоянии. Сен-Симон разработал план создания рационального — правильного, справедливого - социалистического типа общества.

Сен-Симон ясно понимал, что организация общества (социалистического) ради единой цели несовместима с индивидуальной ϲʙᴏбодой, нуждается в духовной власти, способной самой определять направление развития народа. Именно такая духовная власть несовместима с парламентаризмом, демократией, социальной наукой. Эту власть должен организовать класс промышленников и банкиров в интересах самого многочисленного класса — промышленного пролетариата. Страна (Франция) должна стать единой грандиозной фабрикой, работающей по единому плану ради единой цели.

Фридрих фон Хайек убедительно продемонстрировал, что Сен-Симон сказал о социализме больше, чем все последующие социальные философы и социологи вплоть до Ленина. Именно у него Ленин и большевики черпали основные принципы организации пролетарско-советской России, исключая НЭП. Хайек первый аргументировано объяснил, что от Конта и Гегеля до Маркса и Ленина — а также до Муссолини и Гитлера — была проложена дорога злоупотребления разумом. Кстати, эта дорога привела к большевизму, фашизму, нацизму, неисчислимым социальным катастрофам XX века. Хайек выступает против возомнившего себя всемогущим «научного» обществоведческого разума, согласно кᴏᴛᴏᴩому общественный прогресс связан с владением некими «объективными законами общественного развития» и подчинением их человеческому (тоталитарному) разуму. На ϶ᴛᴏм сошлись и завершились нацистская Германия, СССР, страны «реального социализма».

В этом очерке речь пойдет не о знаменитом социалисте-утописте графе Клоде Анри де Рувруа Сен-Симоне (1760-1825), хорошо знакомом нашему читателю, а о его дальнем родственнике, великом классике французской литературы герцоге Луи де Рувруа де Сен-Симоне (1675-1755). Главным творческим итогом всей жизни герцога Сен-Симона были его "Мемуары".

Уже в юности ощутивший в себе призвание историка, он стремился стать бытописателем своего времени и рано начал составлять наброски будущего труда, имея в виду вначале создание "Мемуаров" в их традиционной форме, сконцентрированной на личности и поступках самого автора. Из этих черновых заметок практически ничего не сохранилось, но они, безусловно, были использованы, когда удалившийся от двора герцог (он совершил этот шаг еще в 48-летнем возрасте) приступил к написанию своего труда, сильно расширив первоначальный замысел. Возможность для этого расширения у него появилась после того, как в 1729 г. он стал обладателем рукописного дневника своего современника маркиза Данжо за 1684 -1720 гг. То была составлявшаяся изо дня в день хроника французской придворной жизни. Она дала Сен-Симону надежную хронологическую канву и пособие для проверки точности его воспоминаний. Вместе с тем сухая фактологичность заметок лояльного придворного раздражала оппозиционно настроенного герцога. Он принялся расцвечивать изложение Данжо своими зачастую язвительными комментариями, отдав составлению этих дополнений целых 10 лет. Их текст полностью воспроизводится в приложениях к некоторым изданиям "Мемуаров". Лишь после этого, в 1739 г., Сен-Симон почувствовал себя готовым к созданию настоящей истории своего времени: от 1691 г. (год его появления при дворе) до 1723 г. (год удаления в частную жизнь). Еще 10 лет напряженного труда, и в 1750 г. автор поставил последнюю точку, самолично написав генеральный алфавитный указатель к чистовой рукописи, занявшей 11 объемистых "портфелей" и 2754 страницы убористого текста. Так французская литература получила один из своих общепризнанных шедевров. Через пять лет Сен-Симон скончался.

Сен-Симон не стремился к прижизненной славе. Страстный, способный на резкие суждения автор неосуществленных планов государственного переустройства, он на старости лет сводил счеты с прошлым в "Мемуарах", будучи уверен, что пишет только правду, и в то же время не хотел, чтобы эта опасная правда стала известной его современникам и привела к потрясениям. Он думал о близкой кончине, мучился сомнениями: достойно ли христианина писать дурно о людях, которых уже нет на свете, - и все же довел до конца свое дело, выполнил задачу, поставленную перед собой еще в далекой юности. Луи де Сен-Симон, герцог и пэр Франции, не мог и представить себе, что через много лет после смерти он будет провозглашен одним из великих классиков французской литературы, что интерес к его личности и ко всему им написанному не ослабеет и через четверть тысячелетия. Часто отмечали его прегрешения против фактов, ретроградность политической позиции, но уникальность личности, блеск сен-симоновского портретизма увлекали и подкупали читателя. Мы очень далеко ушли от времени Сен-Симона, его заботы могут показаться до карикатурности мелкими, и все же постараемся понять человека, сравниваемого ныне с Бальзаком и Прустом.

Было нечто общее в начале жизни Сен-Симона и его государя Людовика XIV. Оба они стали долгожданными наследниками своих отцов, причем появились на свет тогда, когда на это, казалось, не было надежды. Отцом писателя был герцог и пэр Франции Клод де Сен-Симон (1607-1693), бывший любимец Людовика XIII, приобретший благодаря этому свое герцогское достоинство. У него долго не было сына, от первого брака он имел только дочь. Овдовев в 63 года, герцог Клод в 65лет решился на вторичный брак, от него-то 16 января 1675 г. и родился сын Луи (отцу было 68 лет, матери - 35). Впрочем, старый герцог прожил еще достаточно долго, чтобы оказать решающее влияние на воспитание своего наследника. Прирожденный король Людовик XIV и прирожденный герцог-пэр Луи де Сен-Симон - оба они выше всего ставили чувство долга перед своим саном, смысл и честь жизни видели в том, чтобы соответствовать высокому рождению.

Герцог Клод немало рассказывал сыну о предках. Хоть он и был первым герцогом-пэром в своем роду, сам род Сен-Симонов являлся древним, сильно разветвленным, с достоверностью восходившим к XIV в., когда пикардийский рыцарь Матье де Рувруа получил сеньорию Сен-Симон в приданое за женой, происходившей из рода владетелей Вермандуа, известного еще с каролингских времен. Существовала и еще более лестная генеалогическая легенда, культивировавшаяся именно Клодом. Ведь если предположить, что Рувруа сами принадлежали к одной из ветвей графского рода Вермандуа, а тот претендовал на происхождение от внука Карла Великого, короля Италии Бернгарда, то выходило, что Сен-Симоны были прямыми потомками прославленного императора.

Луи получил подобающее герцогу хорошее домашнее воспитание и классическое гуманитарное образование. Уже с детства он предавался чтению исторических сочинений и мемуаров, решив, что сам непременно станет историком-мемуаристом. Будущий мемуарист старался прежде всего усвоить генеалогию важнейших дворянских родов - необходимую науку в обществе, построенном по иерархическому принципу. Мальчик был низкорослым и тщедушным, но ловким и выносливым. Юный Сен-Симон слыл прекрасным танцором и хорошо владел конем. Он имел вспыльчивый, импульсивный характер и в то же время отличался большой серьезностью. Чуждый обычным придворным развлечениям, Сен-Симон не играл в карты, не увлекался охотой, не заводил любовниц. Он любил только жену и был к ней очень привязан, хотя вступил в брак совсем не по любви, а из желания заручиться влиятельными связями в придворных кругах. Ему была присуща глубокая религиозность. Высшим моральным авторитетом и духовным наставником для него стал друг его отца аббат Рансе, создатель ордена траппистов, отличавшегося особенно строгим монастырским уставом. Сен-Симон относился к нему с трогательной преданностью и, защищая его от критических суждений, был способен на эмоциональные вспышки даже перед своими близкими друзьями.

Старик отец успел представить сына монарху и вскоре умер. Луи стал герцогом-пэром в 18 лет. "Береги честь смолоду" - можно сказать, такова была главная забота вступившего в придворную жизнь юного герцога. А честь начиналась с этикета, и его надо было знать досконально. Противниками становились те, кто покушался на этикетную честь герцогов-пэров, на их место в сословной иерархии. Нарушение же иерархии для Сен-Симона всегда было равнозначно деградации морали и всего государственного строя.

Эту жизненную позицию нельзя считать слишком архаичной. Два десятка герцогов-пэров, украшавших двор Людовика XIV, не имели ничего общего, кроме звания, с былыми шестью светскими пэрами Франции, могучими феодальными властителями больших и богатых земель: герцогами Бургундии, Нормандии, Гиени, графами Тулузы, Шампани и Фландрии. Одни из этих гордых титулов уже не существовали, другие присвоила себе королевская семья: герцогом Бургундским именовался старший внук Людовика XIV, графом Тулузским - даже незаконный сын короля. Все новые наследственные пэрии были созданы уже абсолютной монархией (самая старшая пэрия из сохранившихся к концу XVII в. восходила к 1572 г.), стремившейся найти для себя надежную опору среди аристократических родов. И новые пэры действительно стали слугами короля, ни на какую политическую автономию они не претендовали, монарха "первым среди равных" по отношению к себе не считали и почтительно стояли в его присутствии. Их церемониальные привилегии - не остаток седой феодальной старины: это отличия, данные самой короной в процессе организации королевского двора. От абсолютной монархии новые пэры (группа отнюдь не сплоченная) хотели только того, чтобы она не нарушала ею же установленные правила.

От государя герцогов-пэров отделяло три иерархических ранга, чье первенство не вызывало у них никаких возражений. Это - 1) "сыновья (дочери) Франции" (те, чьим законным отцом или свекром был король или наследник престола); 2) "внуки (внучки) Франции" (один из королей был их дедом или дедом мужа); 3) "принцы (принцессы) крови" (все остальные члены царствующего дома Бурбонов, представители его боковых линий Конде и Конти). Свою следующую ступень в иерархии пэрам приходилось защищать в подспудной борьбе с влиятельными соперниками, и именно эта борьба привлекла к себе особое внимание молодого Сен-Симона, ее активного и страстного участника. Здесь от него требовалась вся его необыкновенная наблюдательность и большая бдительность - ибо борьба велась хитроумными методами, рассчитанными на создание прецедентов церемониального первенства, на которые можно было бы ссылаться в дальнейшем. В этих хронически возникавших мелких стычках юный герцог и обрел своих врагов.

Это были прежде всего обладатели статуса так называемых "иностранных принцев", особенно из Лотарингского дома (из его принадлежавших могучему некогда роду Гизов ветвей Эльбефов и Аркур-Арманьяков), а также из получивших этот статус в XVII в. домов Буйонов и Роганов. Претензии "иностранных принцев" на первенство основывались на их родстве с суверенными иностранными династиями или на собственном обладании (пусть в прошлом) независимыми от короны землями. А поскольку подавляющее большинство герцогов-пэров (за исключением нескольких имевших этот же сан "иностранных принцев") были природными французами и исконными подданными своего короля, соперничество могло приобретать для них принципиальный "патриотический" характер, чему способствовала и память об опасной для национальной монархии ультракатолической политике Гизов в религиозных войнах XVI в. "Ум Гизов" для Сен-Симона недаром был синонимом коварства и интриганства. Исход соперничества был неясен, и королевская власть намеренно не устраняла эту неясность, дабы поддерживать несогласие между двумя аристократическими группировками. Если по уставу ордена Святого Духа, учрежденного в 1578 г. (во время наибольшего влияния Гизов), "иностранные принцы", даже не имевшие герцогских титулов, должны были идти перед французскими герцогами , то в XVII в. наметилась иная тенденция, в силу которой первый французский "придворный календарь" за 1648-1649 гг. определил, что все "иностранные принцы" имеют свой ранг во Франции лишь постольку, поскольку они являются герцогами-пэрами или коронными сановниками .

Другими соперниками пэров являлись королевские бастарды. Правда, возразить против того, что Людовик XIV, повинуясь отцовской привязанности, делает пэрами Франции своих сыновей от Монтеспан, было нечего - то было суверенное право монарха. Но с точки зрения герцогов-пэров новые сотоварищи должны были занимать свое место в их ряду последними, в соответствии с датами их жалованных грамот (именно таков был принцип, определявший порядок старшинства между пэрами). Однако для пэров-бастардов был создан особый промежуточный ранг между принцами крови и герцогами-пэрами; соответственно место последних на иерархической лестнице снизилось еще на одну ступень. При строгих моральных принципах Сен-Симона это возвышение незаконных отпрысков монарха, появившихся на свет в результате прелюбодеяния, воспринималось им очень болезненно. Особенно ненавистному старшему бастарду, герцогу Мэну он, изменяя своему стремлению к объективности, дает плакатно-отрицательную характеристику, используя лишь черные краски. Вообще незаконнорожденность, как он склонен был думать, кладет несмываемое грязное пятно не только на самого бастарда, но и на его потомков. Отсюда - его резко враждебное отношение к братьям Вандомам, внукам бастарда Генриха IV.

Защита сословной чести и понятие чести личной для Сен-Симона были связаны нераздельно. Не будем осуждать герцога за повышенное внимание к мелочам этикета. Для него это были не мелочи, и он тоже не понял бы нашего пренебрежения ими, доходящего до готовности считать обыкновенную начальственную грубость чуть ли не проявлением похвального прямодушия. В борьбу он вкладывал всю страсть, 19-летний юнец, он проявил небывалую активность в процессе, противопоставившем большинство пэров одному из них, маршалу Люксембургу. Этот знаменитый полководец, полагаясь на свою славу и сильную протекцию, хотел путем явных юридических натяжек удревнить стаж своей пэрии, обойдя сразу 16 сотоварищей, в том числе и Сен-Симона, для которого являлся начальником по армии. Благоразумный человек мог бы вести себя более пассивно, но прятаться за спинами старших по возрасту было не в характере молодого герцога - он не побоялся возбудить против себя недоброжелательство столь влиятельной особы.

Требования чести не ограничивались для Сен-Симона защитой церемониальных привилегий. Подводя итог своей жизни, он напишет в "Заключении" к "Мемуарам", что всегда был на стороне благородства и боролся против подлости, что истина являлась для него законом. Не претендуя на беспристрастие, он в своих суждениях все же старался забывать о личных счетах (хотя это ему не всегда удавалось). "Порядок и правда" - таков мог бы быть, по его собственным словам, девиз Сен-Симона; порядок потому и важен, что он соответствует высшей истине. Герцог был склонен исправлять нравы своих друзей, откровенно говоря им об их пороках; впрочем, дружить он умел и добрых знакомых (а значит, информаторов) имел много.

Войдя в свет, Луи особенно нуждался во влиятельных связях. Друзья отца были уже стариками, от родственников матери многого ожидать не приходилось. Старая детская дружба с племянником монарха герцогом Шартрским (будущим регентом Франции при малолетнем короле Людовике XV, герцогом Филиппом Орлеанским) могла дать выход только к малому двору брата короля. Помочь могла женитьба, а точнее, обретение тестя, чье покровительство позволило бы юному пэру занять при дворе достаточно почетное положение, соответствующее его рангу, и дало бы возможность при случае иметь благосклонную аудиенцию у короля, верховного арбитра в делах чести. Вначале Сен-Симон надеялся жениться на дочери герцога Бовилье, государственного министра и воспитателя внуков короля, очень уважаемого монархом. Однако девушка твердо намеревалась стать монахиней. Тем не менее молодой человек вел сватовство с таким умом и тактом, что навсегда завоевал привязанность несостоявшегося тестя: два ближайших друга и свояка, герцоги Бовилье и Шеврез стали старшими друзьями и покровителями Сен-Симона. Во второй раз он посватался к дочери маршала де Лоржа, командующего Рейнской армией, в которой служил тогда Сен-Симон. Маршал был также командиром одной из рот лейб-гвардии и в этом качестве имел свободный доступ к монарху. Его зять мог надеяться со временем унаследовать столь почетную придворную должность (эта надежда, однако, не оправдалась). На сей раз никаких препятствий не встретилось, и брак с Мари-Габриэль де Лорж был заключен в апреле 1695 г.

Никаких колебаний в связи с тем, что мать невесты была дочерью финансиста Фремона, у жениха не возникло , его аристократизм не доходил до такой щепетильности. Кстати сказать, дочь Бовилье по матери тоже была внучкой явного плебея - знаменитого министра Кольбера. (Да ведь и предки самого Сен-Симона по материнской линии принадлежали отнюдь не к старому дворянству, а к почтенному среди "дворян мантии" роду Лобепинов.) В обществе не строго относились к браку, где социальный статус мужа превосходил статус жены, если только жена вела себя скромно и не пыталась управлять действиями супруга. А уж на права родившихся в таком браке детей происхождение матери никак не влияло, и никаких сомнений в родовитости мадемуазель де Лорж быть не могло. Сен-Симон прожил в браке почти полвека и был очень привязан к супруге. Имея несчастье пережить ее на 12 лет, он завещал не только похоронить его рядом с ней в склепе церкви его сеньории в Лаферте-Видам, но даже навечно соединить оба гроба цепями .

С первой минуты появления при дворе Сен-Симон стремился обратить на себя внимание короля. И это понятно: вся обстановка версальского двора была такой, что даже герцог-пэр не мог считать свое положение достаточно почетным, если не был обогрет вниманием "Короля-Солнца". Наш герой поспешил в 17 лет вступить на военную службу, хотя и не испытывал к ней никакого особого влечения. Но раз Франция ведет тяжелую войну, где же, как не в армии, должен находиться будущий герцог? К тому же на театр военных действий выезжает сам король, и можно надеяться, что он заметит его рвение. Сен-Симон воевал на самом важном, фландрском фронте, в 1692 г. участвовал в осаде Намюра. Через год он, капитан кавалерийской роты, храбро сражался в битве при Неервиндене. Но увы - король, чувствуя приближение старости, в это время уже перестал ездить к войскам. А затем последовал конфликт с командующим Фландрской армией маршалом Люксембургом, и Сен-Симон перешел служить в Рейнскую армию под начало своего будущего тестя маршала де Лоржа.

Прирожденный военный так никогда не поступил бы: германский фронт являлся второстепенным, здесь не было ни осад, ни генеральных сражений, противники стремились не наносить удары, а лишь самим не пропускать их, и военные действия напоминали сложный танец с переходом то на один, то на другой берег Рейна в поисках еще не разоренных местностей. Так прошли четыре кампании, не оставлявшие места для особых подвигов, и тем яснее становилась зависимость продвижения в чинах от протекции в военном министерстве, чей бюрократический стиль руководства на расстоянии Сен-Симон возненавидел всей душой. Несмотря на маршальское звание тестя (вскоре по болезни ушедшего в отставку), у Сен-Симона не было такой протекции, как не было и заслуг, позволявших внеочередное повышение в чине. Сан пэра министерством в таких случаях в расчет не принимался.

Поэтому в 1702 г., когда начиналась новая большая война - Война за испанское наследство, Сен-Симон не получил ни бригадирского чина, ни даже собственного полка, перед тем распущенного после Рисвикского мира 1697 г. Он счел это оскорбительным для своего достоинства и попросил об увольнении с военной службы под предлогом пошатнувшегося здоровья. Этот акт протеста задел короля, но отставка была принята, а поскольку в ходатайстве Сен-Симона выражалась надежда, что отныне он сможет уделять больше внимания обслуживанию особы монарха, Людовик XIV стал иногда поручать ему исполнение важной функции: держать подсвечник во время церемонии королевского отхода ко сну. Так герцог-пэр стал простым придворным без специальной придворной должности и мог всецело предаться писательским занятиям.

Пробовать перо будущий мемуарист начал очень рано. Еще в 15-летнем возрасте он составил дошедшее до нас описание похорон снохи короля, отличающееся особым вниманием к тонкостям церемониала. Затем он составлял описания военных действий, в которых ему довелось участвовать, подробную записку о процессе между пэрами и маршалом Люксембургом. Сен-Симон понимал, что его мемуары будут представлять интерес для читателя только в том случае, если сам он будет хорошо осведомлен о всех подробностях и потаенных пружинах придворной жизни, и он проявлял редкую любознательность, старался везде присутствовать, обо всем расспрашивать.

Наконец, в 1699 г. автор решился представить отрывки из своего будущего труда на суд человеку, чье мнение для него было неоспоримым: аббату Ранcе. Сен-Симон просил своего духовного наставника разрешить его сомнения: не придется ли ему в будущем стыдиться написанного? Хоть он и пишет только правду, а страстность служит лишь для оживления слога, но все-таки... Удалившемуся от мира монаху были посланы самые полемические отрывки, посвященные конфликту с маршалом Люксембургом. Ответ аббата не сохранился (видимо, он был дан устно при очередном приезде Сен-Симона в аббатство Ла Трапп), но в существе его можно не сомневаться: строго воздерживавшийся от вмешательства в мирские споры Ранcе, очевидно, не осудил безоговорочно занятий своего молодого поклонника, но предостерег его от опасности уклоняться в злословие.

После этого эпизода, который должен был охладить начинающего автора, мы почти ничего не знаем о его работе над мемуарами вплоть до 1729 г., когда в его руках оказался "Дневник" Данжо, хотя какие-то записи все это время им, безусловно, велись.

Сен-Симон далеко не сразу пришел к критике системы правления Людовика XIV. Когда он 16-летним юношей явился ко двору, Франция еще была на вершине могущества, она одна вела войну против целой коалиции европейских держав и на суше чаще всего побеждала. Личных оснований для недовольства королем у него не было. Нельзя согласиться с мнением И.М. Гревса: "Сен-Симон любил власть и, лишенный ее, считал свое положение унизительным" . Он как раз всегда предпочитал почет реальной власти над людьми. Будущий историк рано осознал, что его место в жизни - место наблюдателя, а не управителя; самое большее, на что он мог рассчитывать, - стать влиятельным советчиком при государе или министре. При регентстве своего друга герцога Орлеанского Сен-Симон вошел в состав Регентского совета, но решительно отказывался принимать предлагавшиеся ему посты в аппарате управления: он не пожелал стать главой Королевского совета финансов, хранителем государственных печатей, воспитателем короля-ребенка Людовика XV (пост, открывший путь к власти первого министра кардиналу Флери).

Конечно, строгого моралиста Сен-Симона оскорбляло возвышение королевских бастардов, шокировал факт тайного брака короля с маркизой Ментенон, тем не менее он не мыслил жизни без двора, ему нравились его блеск и пышность (с каким вкусом описывает он празднества в Компьеньском лагере!), а голод 1693-1694 гг., приведший к продовольственным волнениям в Париже, он просто не заметил. У него не было принципиальных возражений и по вопросам внешней политики: Сен-Симон не был таким противником завоеваний, как его старший современник, последовательный христианский пацифист Франсуа Фенелон. Образование антифранцузских коалиций он объяснял просто естественной реакцией соседей на рост могущества Франции. Даже по "Мемуарам" (хотя автор и не обозначил прямо свою позицию) чувствуется, что Сен-Симон внутренне одобрял принятие королем испанской короны для своего внука как решение наиболее достойное; он, очевидно, разделял воцарившееся тогда при дворе и прекрасно описанное им ликование. Он даже подверг критике Людовика XIV за то, что тот, желая избежать войны с Англией и Голландией, отпустил домой интернированные голландские гарнизоны испанских крепостей в Бельгии, оказавшихся в его руках: ведь война все равно была неизбежной, зачем же делать такой подарок будущему противнику?

Молодого Сен-Симона еще нельзя считать "выразителем интересов" старого дворянства или хотя бы аристократии в целом - до таких обобщений он тогда не поднимался. Его занимали в основном заботы герцогов-пэров, такова была исходная позиция в становлении его критики системы власти. Среди бумаг Сен-Симона хранится собственноручная записка "Набросок планов, над коими надо мало-помалу и неуклонно работать", которую по последней оценке следует считать написанной в 1701 г. Вся она посвящена восстановлению церемониальных прав герцогов-пэров, ущемляемых другими иерархическими группами. Обиды пэров велики: принцы крови перестали провожать их до кареты, требуют для себя от них обращения "монсеньор" (как от низших к высшим); первый президент Парижского парламента, спрашивая пэров об их мнении, не снимает головного убора; "иностранные принцы" присвоили себе отсутствующее у пэров право оставаться в шляпе в присутствии иностранных послов и т.д. и т.п. Для постоянной борьбы со всеми этими унижениями, полагал Сен-Симон, пэрам следует сплотиться, создать свой выборный "синдикат" (конечно, строго секретный - ясно, что королю такая инициатива не понравится), т.е. постоянный комитет из пяти членов, собирающийся два раза в месяц под видом дружеских встреч. Нужно, чтобы этот "синдикат" в вопросах чести имел "деспотическую власть" над своими сотоварищами, чтобы он налагал штрафы на проявляющих слабость и создавал вокруг них атмосферу общего осуждения. В записке нет и речи о том, чтобы увеличить реальную роль герцогов-пэров в управлении государством: достаточно обеспечить им подобающий почет, и вся моральная обстановка при дворе оздоровится.

Оппозиционером Сен-Симон стал под влиянием тяжелых поражений Франции на втором этапе Войны за испанское наследство. Один за другим обрушивались страшные удары, и сразу погас яркий ореол славы "Короля-Солнца". После разгромов при Бленхейме (1704 г.), Рамийи и Турине (1706 г.) Франция потеряла свои завоевания в Германии, Бельгии, Италии. Ей пришлось в напряженной борьбе защищать собственные границы. С большим трудом при французской помощи удерживал свою корону внук Людовика Филипп V Испанский, и союзники, чувствуя свою силу, поставили перед старым королем унизительное условие: чтобы получить мир, он должен сам прогнать из Испании своего внука. Гордый монарх не мог смириться с таким позором, и война продолжалась. Война разорительная, при хаосе в финансах, с крестьянским восстанием гугенотов-"камизаров" в тылу и продовольственными бунтами в столице - следствием голода после жестокой зимы 1708-1709 гг. Эти народные бедствия Сен-Симон заметил и с сочувствием описал в "Мемуарах".

В чем причина всех этих неудач? Какие пороки в государственном управлении сделали их возможными? Какие меры нужно принять, чтобы поправить дело - если не сейчас, то в будущем (в близком будущем: ведь король очень стар, и от его преемника все будут ждать каких-то новшеств)? Все эти вопросы волнуют Сен-Симона. Его кругозор расширяется, он стремится мыслить масштабно, учитывая интересы всей страны, всех ее сословий. "Отныне позволено думать только об отечестве"; "я пишу как простой француз, равный другим соотечественник всех прочих французов" - такие фразы появляются в одной из его записок. Несмотря на это похвальное стремление, весь строй мысли герцога остается иерархичным, ибо в строгом соблюдении иерархии рангов он видит одно из условий возрождения Франции.

14 апреля 1711 г. произошло событие, изменившее всю расстановку сил при дворе. Неожиданно скончался наследник престола, сын Людовика XIV. Новым дофином стал 29-летний внук короля герцог Бургундский, и это возбудило большие надежды сторонников реформ. О молодом принце было известно, что он находится под влиянием своего бывшего наставника, опального архиепископа Фенелона, который продолжает и из ссылки помогать ему советами. Почитателями Фенелона были старшие друзья Сен-Симона герцоги Бовилье и Шеврез (первый из них был ранее воспитателем принца). В ноябре 1711 г. на встрече между Фенелоном и Шеврезом в Шоне вырабатывается "План управления" ("Шонские статьи"), который предстояло осуществить герцогу Бургундскому, когда он станет королем Франции. Благодаря Бовилье в круг советчиков дофина был введен и Сен-Симон, увлеченно составлявший для него проекты будущих реформ.

Надежды на близкое царствование молодого преобразователя не длились и года. Королевскую семью поразила эпидемия оспы: сначала умерла супруга дофина, а через неделю, 19 февраля 1712 г., - и сам герцог Бургундский. Всего год назад потерявший сына, дед-король теперь пережил и внука. А через две недели и правнука: новый дофин, малолетний старший сын покойной четы, последовал за родителями. Наследником трона стал его младший брат, двухлетний правнук 74-летнего монарха, будущий Людовик XV.

Конечно, планы реформ продолжали сохранять актуальность. Тем более что в 1714 г. закончилась война, и на более легких условиях, чем можно было ожидать. Нелюбимый Сен-Симоном маршал Виллар в 1712 г. разбил Евгения Савойского, отразив угрозу нашествия врага в глубь Франции. Европа признала Филиппа V королем Испании, но за это ему пришлось отказаться от прав на французский трон, во избежание франко-испанской унии. (По нормам французского династического права Филипп должен был бы наследовать деду в случае смерти своего малолетнего племянника.) В мирных условиях можно было заняться внутренними преобразованиями, оставалось лишь подождать кончины старика короля.

Однако условия для проведения реформ усложнились. Францию ожидал длительный период регентства, а власть регента не обладала высшим сакральным авторитетом и у него был моральный долг передать ее подросшему королю в неурезанном виде. Но кто будет регентом при оставшемся круглым сиротой мальчике-короле? Вначале им должен был стать младший из трех внуков Людовика XIV герцог Беррийский (в обход старшего брата, короля Испании, с чем тот был несогласен). Но в мае 1714 г. неожиданно, в результате несчастного случая умер и он, и это означало, что регентом (а в случае смерти малолетнего Людовика XV - королем) станет давний друг Сен-Симона герцог Филипп Орлеанский. Никогда еще наш герой не был так близок к тому, чтобы стать первым советником правителя: даже в случае восшествия на трон герцога Бургундского это место явно было бы занято Фенелоном. Однако как раз в это время - в три года, оставшиеся до смерти старого короля, - ушли из жизни и Шеврез, и Бовилье, и Фенелон. А 1 сентября 1715 г. скончался Людовик XIV и началось регентство.

О политических взглядах Сен-Симона в 1711-1715 гг. можно судить по нескольким сохранившимся текстам. Написанные в разных условиях, они как будто отражают расширение кругозора их автора, что, видимо, имело место и в реальности.

Прежде всего, имеются две черновые собственноручные записки - "Проекты восстановления французского королевства" хранящиеся в архиве министерства иностранных дел Франции. Они составлялись в январе 1712 г. для герцога Бургундского и, очевидно, остались незаконченными из-за его смерти. Здесь Сен-Симон по-прежнему рассматривал особенно близкие ему проблемы восстановления и укрепления церемониальной иерархии. Он хотел бы сплотить воедино группу герцогов-пэров, фиксировать их численность и ограничить право монарха на пожалование новых пэрий при открытии вакансий, так чтобы пэром мог становиться только человек из высшего титулованного дворянства: маркиз, граф или прямой потомок герцога-пэра. Эти "столпы государства" станут превосходить по рангу даже коронных сановников, если те сами не будут пэрами: даже коннетабль по должности будет иметь ранг последнего герцога-пэра, а старшие сыновья пэров должны приравниваться к коронным сановникам и в их процессии уступать место только канцлеру. Королевские бастарды и их потомки лишаются не только своих пышных титулов, но даже легитимации, которая запрещается на будущее и для монархов, и для частных лиц специальным законом; короли будут присягать в этом при коронации. Для дворян, имеющих ранг ниже герцогского, учреждаются новые придворные должности по обслуживанию монарха в его повседневном обиходе, дабы отстранить от этого дела камердинеров: король должен быть окружен дворянами, ведь простолюдинам "трудно мыслить возвышенно". Проявлена и забота о сокращении государственных расходов: сильно сокращаются отдельные дворы членов королевской семьи,

Безусловно, дело не могло ограничиться всем этим. В беседах с молодым дофином речь шла и о более широких планах. Завесу над ними Сен-Симон приоткрыл (конечно, не полностью) в анонимном письме Людовику XIV , написанном в 1712 г., вскоре после смерти наследника престола.

Историки не сомневаются в том, что именно Сен-Симон был автором этого документа, хотя ни черновой автограф его, ни оригинал не сохранились. Однако за его авторство говорят существенные косвенные доводы: письмо представлено копией, сделанной неизвестным почерком (судя по характеру ошибок, под диктовку); она хранится в архиве министерства иностранных дел среди работ Сен-Симона и написана на бумаге, по филиграням идентичной с той, на которой обычно писал сам герцог. Речь скорее может идти о том, было ли письмо отправлено по назначению. За положительный ответ говорит как раз тот факт, что Сен-Симон предпочел не сохранять в своем архиве собственноручный черновик. В "Мемуарах" о письме ничего не сказано. Есть, однако, смутный намек: именно в это время Сен-Симон по каким-то причинам опасался опалы с высылкой в провинцию. Он предупредил эту высылку, добровольно выехав на несколько недель в свое имение, а после его возвращения ко двору опасность уже миновала. Может быть, у престарелого короля, потрясенного чередой смертей в своем семействе, не было настроения разыскивать и карать вольнодумца.

Письмо могло быть написано только в состоянии лихорадочного возбуждения: как и все сторонники реформ, Сен-Симон был глубоко расстроен безвременной смертью герцога Бургундского, крушением надежд на лучшее будущее. Возникла даже мысль: может быть, сам король все-таки решится осуществить некоторые намеченные планы, хотя бы те, которые ему понравятся? Подбираются и рекомендуются меры, которые должны были привести к росту реальной личной власти монарха, фактически устраненного от управления его же собственными министрами - государственными секретарями и генеральным контролером финансов. Сен-Симон предлагает заменить их единоличные министерства советами-коллегиями, "как во всех благоустроенных странах": король сможет сопоставлять разные мнения и будет сам решать дела. Как будто благая мысль - но как она подана! Похоже, что автор в своем неуемном правдолюбии (черта очень сен-симоновская) забыл о всяком чувстве такта. Королевский совет финансов объявляется им "пустым фантомом" ввиду его полной неосведомленности, а все, кто в нем заседает, - тоже фантомы, "начиная с самого Вашего величества".

"Ваше величество один во всей Европе воображаете, что Вами не управляют".

"Надо, сир, чтобы Ваше величество наконец-то стали править самостоятельно".

На что мог рассчитывать автор, писавший такие вещи, да еще призывавший короля, наподобие царя Давида, покаяться перед Господом в своих прелюбодеяниях? Нельзя было больнее оскорбить Людовика XIV, гордившегося тем, что он уже более полувека правит самостоятельно, не обращаясь к услугам первого министра. А тут какой-то не назвавшийся "из почтительности" подданный предлагал старому монарху признать, что все его правление было сплошной ошибкой и что надо все начать с белого листа! Никакого положительного отклика этот отчаянный призыв покончить с бюрократизацией центрального правительственного аппарата встретить не мог.

Действительно развернутое изложение реформаторских планов Сен-Симона содержится в записке "Проекты управления дофина, монсеньора герцога Бургундского" , не имеющей ни даты, ни подписи. (Впрочем, это особенность жанра: записки обычно не датировались и не подписывались.) Документ известен только в поздней копии, хранящейся не среди бумаг Сен-Симона, но в парижской Национальной библиотеке. Тем не менее его авторство принимается, по оценке И. Куаро, "с почти абсолютной уверенностью" . В записке есть много "фирменных знаков" сен-симоновского авторства: забота о герцогах-пэрах; желание включить в коронационную присягу обязательство короля никогда не легитимировать своих бастардов; ненависть к "иностранным принцам", доходящая до намерения выслать за границу всех членов Лотарингского дома; намерение не допускать принятия любым французом сана кардинала (мысль, развивавшаяся и в "Мемуарах"). Наконец, по содержанию документ вполне соответствует имеющемуся в "Мемуарах" описанию планов герцога Бургундского. Кроме того, не усматривается иных кандидатов в авторы. Хотя в записке всюду говорится о планах герцога Бургундского, невероятно, чтобы этот послушный ученик Фенелона мог разделять ряд ее положений, проникнутых галликанским и даже антиклерикальным духом.

А это были действительно проекты большого государственного переустройства. Сен-Симон не был настроен против всяких новшеств вообще, он понимал, что Франция часто меняет свои обычаи и нужно не противопоставлять новое старому, но выбирать то, что более соответствует "истинным законам и нормам (maximes) королевства" .

Вместе с тем в "Проектах управления..." он заявляет о необходимости учитывать опыт более богатых государств, Англии и Голландии, чье превосходство над Францией состоит именно в том, что "хозяевами этих двух государств являются их народы" - там нет раздутого благодаря повсеместному распространению откупной системы налогового аппарата, там представители народа вотируют налоги и следят за расходами. Целью французских реформ должно быть "подражание этим двум государствам способом, наиболее для нас подходящим" .

Как всегда после большой войны, основным являлся вопрос о финансовой политике: государственный долг откупщикам-финансистам был огромным. От него надо было избавиться, но как? До сих пор французским политикам приходилось делать выбор между двумя способами решения проблемы. Можно было, по примеру Фуке в конце 1650-х годов, взять курс на постепенное погашение долга, используя естественную тенденцию ссудного процента к понижению в условиях мира: заключать новые займы по все более низким процентам и из этого источника расплачиваться со старыми кредиторами. В этом случае кредит государства не был бы подорван, но погашение долга затянулось бы на длительный срок, в течение которого народу пришлось бы в годы мира платить налоги по нормам военного времени, и здесь был риск социальных потрясений. Можно было, как это сделал победивший Фуке Кольбер в 1661 г., пойти по пути юридически обоснованного и прикрытого государственного банкротства, создать, как не раз делалось и раньше, общефранцузскую Палату Правосудия для суда над финансистами, ибо все они в годы войны брали с государства за свои услуги непомерно высокие проценты, превышавшие норму, установленную законами. Тогда правительство, используя народную ненависть к финансистам, разрядило бы социальную напряженность, однако на несколько лет оказалась бы расстроенной система кредита.

Сен-Симон видел недостатки обеих политических линий, и обе они были им отвергнуты. Он предложил новый, более радикальный способ: открытое государственное банкротство, осуществленное волей народа, т.е. сословного представительного собрания. Он считал, что надо созвать Генеральные Штаты - но не по традиционной, а по совершенно новой схеме, связанной с таким переустройством государства, которое нанесет сокрушительный удар по всей системе финансизма.

В некоторых провинциях Франции существовали сословно-представительные собрания. Они вотировали запрашиваемый из центра сбор в пользу государства, и сами его собирали, используя наиболее удобный для себя способ налогообложения. То были Штаты Лангедока, Бретани, Бургундии, Ассамблея общин Прованса. Уровень налогообложения тут был явно заниженным, поскольку правительство отыгрывалось на провинциях, не имевших таких собраний. Сен-Симон вдохновлялся удачным опытом "земель Штатов" и предлагал распространить его на всю страну. Сословно-представительные собрания следовало создать повсюду, даже там, где об их существовании давно забыли. Сен-Симона не пугала связанная с этим радикальная перекройка административной карты. Страну предполагалось разделить на 12 частей, как можно более равных "не по площади, но по богатству (en produit)". Чем не практика 1789 г., когда Учредительное собрание разделило Францию на множество как можно более равных департаментов? И это не единственный пример, когда рационалист в Сен-Симоне оказывался сильнее традиционалиста.

В каждой из этих 12 частей должны были заседать ежегодно избираемые от трех сословий Штаты, решающие все вопросы самоуправления и налогообложения. Депутатов предполагалось немного, всего 36 человек (по 12 от сословия) - малочисленность лучше обеспечивает деловую обстановку на заседаниях. Раз в пять лет король должен был созывать столь же малочисленные Генеральные Штаты (36 человек), составленные из депутатов, выбранных из своей среды провинциальными Штатами (каждое собрание пошлет трех депутатов, по одному от сословия). В ведение всей этой общефранцузской системы представительных собраний и должно было перейти взимание королевских налогов, до того осуществлявшееся либо агентами мощных откупных компаний (все косвенные сборы), либо королевской финансовой администрацией (талья). В руках последней остались бы лишь немногие статьи доходов: домениальные сборы, "добровольный дар" духовенства, собранный стараниями сборщиков Ассамблеи французской церкви, да еще доходы от почтового откупа (особое положение которого объяснялось необходимостью иногда проводить перлюстрацию частных писем в высших государственных интересах).

При этом Сен-Симон вовсе не хотел ограничить абсолютную власть короля. Никакой законодательной властью Генеральные Штаты не наделялись. Когда король объявит им, сколько денег потребуется ему получить по налогам в грядущее пятилетие, они могут лишь обращаться к нему с просьбой о снижении этого запроса, и монарх вправе оставить их просьбу без внимания. Затребованная им сумма будет распределена Генеральными Штатами между провинциями, а провинциальные Штаты уже займутся ее распределением в пределах своих провинций, выбором способа налогообложения и собственно взиманием сбора силами своей администрации.

Кроме того, Генеральные Штаты будут обладать обширными контрольными функциями в сфере финансов, проверяя правильность ведения расходов по основным бюджетным статьям; они даже смогут наказывать растратчиков и коррупционеров, вплоть до приговора их к смертной казни "безо всякого судебного процесса и без апелляции". Аналогичное право получат и провинциальные Штаты.

В перерыве между сессиями Генеральных Штатов их будет представлять выборный постоянный комитет из 12 депутатов (по 4 от сословия) - важное новшество, поскольку прежние Генеральные Штаты постоянного представительства не имели. Здесь опять-таки использован опыт провинциальных сословных собраний. Однако роль этого комитета планировалась как чисто пассивная: он существует лишь для того, чтобы принимать к исполнению распоряжения монарха о сборе дополнительных налогов.

Самая важная миссия возлагалась на первую сессию Генеральных Штатов, которую следовало созвать как можно скорее после начала нового царствования. Именно здесь должно было быть принято решение о государственном банкротстве, и Сен-Симон не сомневался, что депутаты охотно пойдут на такой шаг, связанный с переходом к столь лестной для них новой форме финансового управления. Ведь тогда королевский аппарат в провинциях (элю, "казначеи Франции" ) будет полностью заменен собственным аппаратом провинциальных Штатов. Исчезнут и всевластные провинциальные интенданты: вместо них король будет лишь время от времени посылать на места комиссаров с чисто инспекционными целями. Потеряют свое политическое значение старые оппоненты абсолютистского правительства - парламенты и другие верховные палаты, поскольку из их ведения будет изъято все, что связано с финансами: избавленные от права регистрировать королевские финансовые эдикты, они превратятся в чисто судебные трибуналы.

В высших эшелонах власти произойдут не менее существенные метаморфозы. Государственный совет при монархе будет решительно очищен от неаристократов, и впредь в нем не должно быть никаких выходцев из судейских или секретарских родов. Ближайшими советниками короля станут только настоящие люди чести, благородные дворяне. В то же время Сен-Симон хотел сохранить и важнейший принцип правления Людовика XIV: в этом совете не будут состоять принцы крови. Тем самым от реальной власти отстранялись прирожденные вожди аристократии, потенциально наиболее влиятельные оппоненты монархического произвола. Вместо них самое почетное иерархическое положение среди министров резервируется, естественно, для герцогов-пэров. В совет не войдут и другие их возможные соперники: как и при "Короле-Солнце", министрами не будут духовные лица - ведь прелат на таком посту легко сможет стать кардиналом, а там и первым министром.

Ниже Государственного совета займут место работающие под его руководством семь специализированных советов: Церковный, Иностранных дел. Военный, Морской, Финансов, Совет Депеш (т.е. внутренних дел) и Совет Орденов. Придет конец всевластию министерской бюрократии: государственные секретари вернутся в свое исконное состояние протоколистов и экспедиторов, функционирующих под контролем соответствующего совета. Сен-Симон особо оговаривал: только герцоги-пэры могут быть главами Совета финансов. Совета Депеш и Совета Орденов; в последний, сплошь состоящий из титулованных дворян, войдут еще четыре герцога-пэра. Военный совет будет возглавлять обязательно маршал Франции, его членами станут шесть генерал-лейтенантов - после штатского руководства госсекретарей армией будут управлять военные. В Церковный совет под председательством одного из прелатов будет введено несколько членов Парижского парламента: за прелатами нужен светский присмотр, а парламентарии показали себя надежными защитниками дорогих сердцу Сен-Симона галликанских принципов, которые и должен отстаивать этот совет от посягательств Ватикана. Присутствие духовенства ни в каких других советах не предусматривалось.

Советники из "дворян мантии" войдут также, в меньшинстве, в Совет Депеш и, может быть, в Совет Иностранных дел (не более одного!). В этих важных советах численно должно преобладать старое дворянство. Специалисты (генеральный контролер и четыре интенданта финансов) будут лучше представлены в Совете финансов, но полномочия этого совета сильно ограничиваются в связи с общей реформой финансового управления. Он будет контролировать лишь малую долю статей бюджета, остающуюся в руках королевской администрации. Специалисты-моряки составят Морской совет, ведающий также и управлением заморскими колониями.

Для Сен-Симона особенно дорога мысль о создании отсутствовавшего ранее во Франции Совета Орденов - идея, заимствованная из хорошо известного ему опыта испанского абсолютизма. Именно этому совету, глава которого получит высокую должность главного гофмаршала, предстоит стать высшим судьей в вопросах церемониала и рангов, контролировать регистры церемониймейстеров королевских орденов и посылать в провинцию своих комиссаров по проверке дворянства.

Таков в общих чертах план преобразований, выработанный Сен-Симоном. Не следует преувеличивать оригинальность его мысли: основные идеи реформ "носились в воздухе". В "Шонских статьях" Фенелона и Шевреза тоже были мысли и о повсеместном созыве сословно-представительных собраний, и о Генеральных Штатах, и об уничтожении института провинциальных интендантов, и о замене единоличной власти госсекретарей коллегиальной властью советов. Отличие сен-симоновского проекта - в его большей осторожности, в стремлении избежать каких-либо внешних ограничений воли монарха. Если Фенелон хотел наделить Генеральные Штаты достаточно широкими полномочиями, с правом обсуждать любые вопросы внутренней и внешней политики, то Сен-Симон позволял им лишь повергать к стопам монарха покорнейшие просьбы о снижении налога - просьбы, которые король удовлетворять не обязан; налицо контраст между полной свободой распорядительной власти провинциальных Штатов и бессилием центрального сословно-представительного органа. По плану Фенелона, депутаты Генеральных Штатов должны были выбираться населением - по три человека от диоцеза, что составило бы корпус примерно в 350 человек, - и могли бы считать себя прямыми представители страны. А Сен-Симон под тем же громким названием подразумевал только малочисленное собрание делегированных в столицу представителей провинциальных Штатов. Поэтому автора "Проектов управления..." никак нельзя считать стоящим в оппозиции к абсолютной монархии, скорее он был создателем своеобразной абсолютистской утопии.

Осуществление плана Сен-Симона сокрушило бы центральные откупные компании, действовавшие в масштабах всего государства, а это означало бы и потрясение налаженной системы кредита. Но финансисты продолжали бы действовать на провинциальном уровне - естественно, присваивая себе определенную долю налога. Покончить с откупной системой было в принципе невозможно, если за монархом оставалось право, не считаясь с возражениями, определять сумму налога. Не привыкшее ограничивать свои запросы правительство пожелало бы и получить эти деньги как можно скорее. Такое желание пришлось бы учитывать послушным провинциальным Штатам, так что обращение к откупщикам было неизбежным.

Утопичным был и способ осуществления плана. Достаточно представить себе, что реально означало бы создание сословно-представительных собраний во всех французских провинциях. Именно эта мера была проведена в 1787 г. правительством Ломени де Бриенна, и она сильно политизировала французское общество, создала ту атмосферу небывалой новизны происходящего, которая подготовила народ к революции. Конечно, в 1715 г. еще не было широкого распространения просветительской идеологии, зато и контраст между абсолютным молчанием при Людовике XIV и обстановкой свободной предвыборной борьбы стал бы слишком разительным. Трудно предположить, чтобы созданная в такой ситуации система народного представительства оказалась столь послушной, как рассчитывал Сен-Симон. А в случае конфликта общества с правительством даже двухстепенность выборов в Генеральные Штаты могла стать осложняющим фактором: тесная связь с формирующими их провинциальными собраниями означала бы создание влиятельной "вертикали власти".

Сен-Симон понимал рискованность своего плана. Именно поэтому он считал его осуществление возможным не при всяких условиях, а лишь тогда, когда правительство будет обладать очень большим "кредитом доверия". Его мог бы иметь, став королем, молодой герцог Бургундский, в меньшей степени - регент Филипп Орлеанский, если бы он объявил о созыве Генеральных Штатов в самом начале своего правления. Регент на это не решился, а когда всего через полтора года регентства, в начале 1717 г., он стал задумываться над такой возможностью, сам Сен-Симон категорически отсоветовал ему это делать - в особой записке, включенной в состав "Мемуаров" .

К тому времени Филипп уже успел встать на тот путь решения финансового кризиса, который его друг считал принципиально неверным: он создал Палату Правосудия, тем самым связав свое имя с этим непопулярным в глазах рядовых рантье шагом и упустив возможность провести государственное банкротство волею представителей общества. В таких условиях Генеральные Штаты могли бы привести только к разброду, ибо нация слишком долго управлялась "не имея ни времени, ни свободы думать", и каждый заботился бы только о себе. При Людовике XIV не могло сформироваться достаточно много людей, понимающих в общественных делах, "из-за опасностей, связанных с такого рода увлечениями". Нужно время, "когда было бы позволено учиться, думать и рассуждать" . Еще одна неожиданная ипостась многоликого Сен-Симона - защитник свободы слова и трезвый реалист, он понимал, что для свободного общества нужны свободные люди.

Но не таким запомнили его современники, не знавшие о его планах реформ, которые так и не начали осуществляться. Заменившая при регентстве госсекретариаты система коллегиальных советов ("полисинодия") оказалась нежизнеспособной и продержалась всего три года, после чего вернулись к прежним порядкам. Сен-Симон мог похвалиться только успехами в борьбе против иерархических притязаний королевских бастардов и упорным отстаиванием церемониальных привилегий герцогов-пэров. О нем сложилось несправедливое мнение как о человеке вообще неспособном к масштабному мышлению, тщеславном аристократе, интересующемся только мелочами этикета. Это стереотипное суждение повторялось и некоторыми историками. "Франция сводится для него к дворянству, дворянство - к герцогам и пэрам, а герцоги и пэры - к нему самому", - обличал автора "Мемуаров" их издатель А. Шерюэль . Мы видели всю односторонность подобного мнения.

* * * "Мемуары" Сен-Симона - произведение трудно определяемого и, пожалуй, даже уникального жанра, особенности которого были связаны с историей создания книги. Вначале он хотел писать обычные мемуары, сосредоточившись на своих личных наблюдениях и поступках. Однако мы напрасно стали бы искать здесь внимания к собственной духовной жизни, каких-то элементов жанра "исповеди". Столь пристальный наблюдатель и психолог по отношению к другим людям, Сен-Симон не проявляет интереса к анализу собственных переживаний. Его взгляд устремлен вовне, а не внутрь себя. Можно сказать, что и себя он видит как бы извне, со стороны не чувств, а поступков. "Эти мемуары не предназначаются для излияния моих чувствований", - таков общий авторский принцип, нарушавшийся лишь в исключительных случаях. Но и при воспоминаниях о своих поступках Сен-Симон не склонен, подобно другому мемуаристу кардиналу Рецу, подвергать анализу свое поведение, признавать допущенные ошибки. Для себя он всегда прав. Особенно подробно описываются действия автора в его борьбе против "узурпаций" прав герцогов-пэров: для Сен-Симона важно показать на своем примере, как именно следует поступать, когда задета сословная, церемониальная честь.

Поступки автора не образуют, как в обычных мемуарах, стержня повествования. Это - записки человека, который всю жизнь был скорее наблюдателем, чем активным деятелем. Он остро нуждался в том, чтобы найти организующий композиционный принцип для своих многочисленных наблюдений, и этот принцип был найден, когда в его руках оказался упоминавшийся выше дневник маркиза Данжо. Его использование означало сильное расширение первоначального замысла, движение от мемуаров к истории, основанной на принципе синхронности излагаемых фактов.

К собственно дневниковой форме Сен-Симон так и не пришел, но по годам текст делится четко, так что автору постоянно приходится заново возвращаться к предыдущим сюжетам (издатели избранных отрывков в подобных случаях обычно объединяют эти тексты). Так вольный жанр мемуаров входит в рамки самой старой, средневековой формы исторической хроники - формы анналов - и подчиняется ее законам. В пределах же одного года Сен-Симон может позволять себе вольности с хронологией, группировать по темам однородные сообщения, причем эта группировка в известной мере коррелирует с ритмом придворной жизни. Летом велись военные действия, и молодой пэр, как и многие придворные, выезжал к армии. Соответственно, он пишет о событиях, происходивших на его фронте, но не только на нем - он считает своим долгом сообщить и о том, что ему известно о военных действиях на всех других фронтах. Осенью боевые офицеры и генералы возвращались ко двору, начиналось время балов и свадеб, и рассказ Сен-Симона заполняется этими сведениями: подробностями заключения брачных союзов, характеристиками новобрачных, их родственников и т.п. Столь же обстоятельными комментариями сопровождаются известия о наградах и назначениях на придворные должности. И всегда можно ожидать какого-нибудь колоритного, подчас анекдотического рассказа из жизни награжденных и назначенных, оживляющего картину придворного быта.

Сообщение о смерти какого-либо известного персонажа обычно влечет за собой рассказ и о других случившихся примерно в это время кончинах, так что образуется целый "некрологический" раздел, которому Сен-Симон придает очень большое значение. Рассказ о смерти - повод вспомнить о всей жизни покойного, дать его характеристику как личности. Именно здесь возникают знаменитые сен-симоновские "портреты". Биографические и характерологические экскурсы могут быть обширными, уводящими далеко в сторону: смерть старого отца дала сыну повод надолго углубиться в отдаленную эпоху царствования Людовика XIII, воздав при случае хвалу этому почитаемому монарху. Фактически в обособленный памфлет переходит и рассказ о кончине Людовика XIV с очень обстоятельной характеристикой его личности и правления.

Наконец, надо отметить, что круг интересов Сен-Симона как хрониста не ограничивается его страной и особо интересовавшей его Испанией, ставшей с 1700 г. династической союзницей Франции. Он считает своим долгом сообщать о важнейших событиях в других странах, как соседних, так и отдаленных: в Польше, Швеции, даже в России. Молодой Петр I попадает в поле его зрения еще во время русского Великого посольства 1697-1698 гг. Эти сведения отрывочны и содержат грубые ошибки, но заявка на общеевропейскую историю сделана.

Неспешное течение времени, его ритмичные сезонные циклы, пестрота и разнообразие жизни, где рутина и мелкие стычки перемежаются с потрясениями и катастрофами, где смешное соседствует с трагическим, - всеми этими ощущениями читатель "Мемуаров" обязан принятому Сен-Симоном синхронному методу организации материала. К сожалению, эти достоинства книги теряются при изданиях избранных отрывков. Только при чтении полного текста осознается вся грандиозность "собора", построенного старым герцогом.

Нетипичный мемуарист, Сен-Симон не типичен и как историк. Он не профессионал: допускает многие фактические ошибки, жертвует установлением истины для эффектности рассказа, не оснащает свой труд многочисленными вкраплениями публикуемых документов, что было очень характерно для настоящих историков его времени. Но в намерения герцога-пэра не могло входить желание стать профессионалом-историком, равно как и профессионалом-литератором.

Первые читатели "Мемуаров", знакомившиеся с ними еще в рукописи в конце XVIII в., при всем увлечении колоритными рассказами Сен-Симона, приходили в ужас от его стиля. Они привыкли к языку, очищенному стараниями Академии, к ясному, классически прозрачному синтаксису Фенелона и Вольтера. Вместо этого - длинные, запутанные фразы, через которые читателю приходится продираться, как сквозь чащу, путаясь в связях между местоимениями и существительными (кстати, образ дикого леса и сейчас часто возникает в посвященной "Мемуарам" литературе); смесь языковой архаики и грубо простонародных выражений; неприличное, почти раблезианское внимание к отправлениям "телесного низа". Подчас автор начинает и бросает одну тему, переходит к другой, возвращается обратно, не берет в расчет, что знает и чего не знает читатель. Принять все это было трудно, тем более что в других эпизодах, в многочисленных "вставных новеллах" Сен-Симон показывает себя великолепным рассказчиком, умеет поддерживать напряжение, создавать наглядную, зримую картину происходившего. Так почему же он не стал тратить время на шлифовку всего текста?

Есть большой соблазн решить, что стиль Сен-Симона не случаен, что это "сознательно выбранное орудие больших художественных задач" . Неоднородность, подчас сумбурность стиля "Мемуаров" действительно находится в определенном адекватном соответствии со сложностью, пестротой описываемой в них жизни. Именно так решали этот вопрос романтики, в частности автор предисловия к изданию 1856-1858 гг. Сент-Бев.

Но такой не могла быть точка зрения самого Сен-Симона. В его время еще не было представления о том, что недоделанность, необработанность, неоконченность могут сами по себе иметь определенную эстетическую ценность. Он признавал недостатки своего стиля, объясняя их тем, что форма изложения приносилась в жертву содержанию, что он хотел вместить в сжатый текст всю переполнявшую его информацию. Он просто освобождал себя от стилистической "доводки" книги - видимо потому, что считал эту работу делом специалиста-литератора, а таковым он становиться не собирался. Сен-Симон вел себя так, как того требовали нормы поведения светского "порядочного человека" (honnete homme), особенно опасавшегося прослыть педантом, узким специалистом. "Беда для порядочных людей, если по виду или манерам их примут за специалистов, ремесленников", - писал старший современник нашего автора, моралист Антуан де Мере . Гораздо предпочтительнее было оставаться на позициях светского человека, ведущего непринужденную, пусть даже сбивчивую беседу, свободную от подчинения выработанным профессионалами литературным правилам. Когда же в XIX в. весь корпус классицистской эстетики стал подвергаться яростной критике романтиков, вольная стилистика Сен-Симона пришлась им весьма по вкусу и способствовала шумному успеху "Мемуаров".

То же впечатление полной непринужденности оставляют "портреты" Сен-Симона, совершенно не похожие на опыты его предшественников. Литературная традиция описаний "характеров", самым блестящим представителем которой в конце XVII в. был Жан Лабрюйер (кстати, высоко ценимый Сен-Симоном) исходила из представлений о типичном: писатель изображал носителей какой-либо определенной страсти или недостатка, стараясь представить, как это основное качество персонажа будет проявляться в разных житейских ситуациях; это не столько портрет, сколько маска, которую можно примерять ко многим людям. В жанре мемуаров имелись хлесткие, броские в своей парадоксальности "портреты" исторических персонажей у Реца. Сен-Симон не стал на них ориентироваться: при всем своем виртуозном жонглировании психологическими характеристиками кардинал не "опускался" до создания физически зримого образа. Но именно воскрешение в памяти таких образов составляло исходный пункт сен-симоновских характеристик, причем физический облик (сам по себе складывающийся из многих противоречивых черточек) вступает в сложные соотношения с психическим.

Словно повинуясь неуемному желанию зафиксировать все свои воспоминания, Сен-Симон в беспорядке, без рационального отбора сочетает "положительное" и "отрицательное", как бы не заботясь о цельности впечатления. "Прекраснейшие в мире" ноги сына короля самым неожиданным образом оканчиваются необычайно малыми и худыми ступнями - принц, оказывается, передвигался с осторожностью, опасаясь падения. В "портрете" герцогини Бургундской взор переходит от ее отвислых щек к "выразительнейшим и прекраснейшим на свете глазам", затем к малочисленным и насквозь прогнившим зубам, потом предлагается представить ее походку "богини в облаках". В своей увлеченности Сен-Симон постоянно пользуется превосходной степенью при описании как красот, так и уродств, как добродетелей, так и пороков, очень любит контрасты, доходящие до гротеска. И если при всем этом у зрителя возникает цельный, но очень богатый оттенками образ - то в этом и состоит искусство портретиста, настоящего мастера реалистического портрета. Ибо Сен-Симон не безразличен к своим персонажам, одних он любит, других ненавидит и презирает - и умеет так высветить портрет светом своей симпатии или антипатии, что мы разделяем именно его отношение.

Как уже было сказано, Сен-Симон не мог в полной мере понимать значение своего стилевого новаторства. Но все же на уровне интуиции он должен был чувствовать, что для его книги подходит именно тот стиль, который сложился как бы сам собою. Видимо, нежелание его выправлять было связано отчасти и с этим.

* * * Следует особо сказать о том, как нашла дорогу к читателю и завоевала широкую популярность книга, утаенная от публики ее автором. Опасаясь, что нелицеприятные характеристики двора "Короля-Солнца" окажутся слишком злободневными и рассчитывая на внимание достаточно отдаленного потомства, Сен-Симон завещал свою рукопись опекавшемуся им родственнику из другой ветви его рода - Клоду де Сен-Симону, епископу Меца. Через пять лет, в 1760 г., после смерти этого прелата, правительство наложило руку на весь архив писателя. Вспомнив, что покойный герцог был одно время чрезвычайным послом в Испании, его бумаги поместили на хранение в архив министерства иностранных дел, доступ в который был строго ограничен.

Впрочем, "заточение" книги не было слишком суровым. Основательно расшатанная официальная идеология была уже неспособна на жесткие запреты. Сами министры заказывали для себя и своих знакомых списки наиболее колоритных отрывков. В ходу были и выдержки, скопированные для друзей автора еще при его жизни. К 1780-м годам о существовании "Мемуаров" знали многие, и некоторые писатели использовали отдельные отрывки из них без ссылок на имя автора.

Наконец, в 1788-1791 гг., в обстановке начавшихся революционных потрясений, одному предприимчивому издателю, аббату Ж.-Л. Сулави удалось опубликовать, в три приема, 20 томиков небольшого формата, содержавших произвольно подобранные и скомпонованные фрагменты из "Мемуаров". Несмотря на плохое качество издания, актуальность обеспечила ему большой успех. Затем, уже при Реставрации, появилось новое выборочное издание 1818 г. (6 томов с предисловием проф. Ф. Лорана), где, в отличие от издания Сулави, отрывки были скомпонованы не в тематическом, а в хронологическом порядке. Именно оно было в библиотеке А.С. Пушкина.

Но лишь в 1828 г. королевское правительство, удовлетворив просьбу пэра Франции, маркиза и генерала Анри-Жан-Виктора де Сен-Симона (он был тогда главой рода Сен-Симонов), согласилось передать ему чистовой оригинал "Мемуаров" его знаменитого сородича, и только тогда стало возможным осуществить первое полное издание книги по этому наиболее авторитетному тексту. Оно вышло под эгидой самого маркиза (который, кстати, по матери был племянником другого знаменитого Сен-Симона, великого утописта) в 21 томе в 1829 - 1830 гг., имело огромный успех и послужило основой для ряда перепечаток. Обстановка как нельзя более способствовала его злободневности: то был канун Июльской революции 1830 г., положившей конец попыткам Карла Х вернуться к абсолютизму старого образца. К тому же определявшие развитие литературы писатели-романтики восхищались ярким, раскованным стилем Сен-Симона, видя в нем своего союзника и предшественника.

Однако это первое полное издание выпускалось наспех, не имело не только комментариев, но даже введения и содержало много ошибок. Возникла потребность в критическом издании, с тщательной выверкой текста, и такая работа была проделана известным историком А. Шерюэлем в 20-томном издании 1856 - 1858 гг. Сам Шерюэль как почитатель монархии Людовика XIV отнюдь не был солидарен с политическими взглядами Сен-Симона (он "свел с ним счеты" в специальной монографии "Сен-Симон как историк Людовика XIV", вышедшей в 1865 г.) и, возможно, поэтому введение к его изданию было написано не им, а крупнейшим французским критиком Ш.-О. Сент-Бевом, подчеркнувшим литературные достоинства произведения.

Демонстрация Шерюэлем ошибок Сен-Симона как историка отнюдь не умалила достоинств писателя в глазах публики. "Мемуары" стали рассматриваться как подлинная энциклопедия "века Людовика XIV", возникло желание знать как можно больше об упомянутых в них людях и событиях, а потому возросла потребность в обстоятельных комментариях, которых в издании Шерюэля было очень мало. Обширное комментирование стало главной задачей следующего издания "Мемуаров", занявшего благодаря этому целых 43 тома и выходившего с 1879 по 1930 г. под редакцией сначала А.-М. Буалиля, а затем Л. Лесестра в серии "Великие писатели Франции".

И Шерюэль, и Буалиль работали по чистовому оригиналу "Мемуаров", который в 1863 г. был приобретен знаменитым издательством Гашетт, ставшим на время монополистом в деле издания этой книги. Сейчас эта рукопись хранится в парижской Национальной библиотеке (nouv. acq. fr. 23096 - 23107). Прочие бумаги Сен-Симона до сих пор хранятся в архиве министерства иностранных дел Франции.

В XX в. интерес к Сен-Симону не ослабел, существует научное "Общество друзей Сен-Симона", издающее с 1973 г. свои ежегодные "Тетради". После гигантского памятника эрудиции Буалиля и Лесестра вышло несколько более компактных изданий "Мемуаров": первое издание в серии "Библиотека Плеяды" под редакцией Гонзаг-Трюка (8 томов, 1948-1961 гг.), издание Рамсея (18 томов, 1977 г.) и второе издание "Библиотеки Плеяды" под редакцией виднейшего знатока Сен-Симона Ива Куаро (8 томов, 1983-1988 гг.).

* * * Книга Сен-Симона вскоре обратила на себя внимание русских читателей. В российских библиотеках хорошо представлены все издания "Мемуаров", начиная с самых первых изданий Сулави 1788-1791 гг. Однако особого интереса к себе Сен-Симон долго не вызывал и предметом споров не был. В переводах на русский язык не возникало необходимости, пока вся образованная элита общества свободно владела французским.

Первый перевод отрывков из "Мемуаров" появился лишь в 1899 г. в весьма популярном журнале "Мир Божий" , издававшемся в Санкт-Петербурге в 1892-1906 гг. и объединявшем авторов из либеральной и легально-марксистской интеллигенции: в нем печатались П.Н. Милюков, П.Б. Струве, Е.В. Тарле, М.И. Туган-Барановский и др. Имя переводчика не указано, а в качестве предисловия дан несколько сокращенный перевод вводной статьи Сент-Бева к шерюэлевскому изданию 1856-1858 гг. Подстрочные комментарии отсутствуют, и к тому же переводчик свободно обращался с текстом оригинала, сокращая многочисленные повторения, вводные замечания, не интересующие широкого читателя детали и т.п. Можно считать символичным совпадением тот факт, что в России, как и во Франции, рост интереса к Сен-Симону обозначился накануне революции, призванной покончить с абсолютистскими методами правления. Читатели "Мира Божия" не нуждались в чьих-либо подсказках, чтобы воспринимать французского герцога прежде всего как обличителя деспотического режима.

Во второй раз русский читатель получил возможность познакомиться с Сен-Симоном в 1934 - 1936 гг., когда появился двухтомный сборник переводов избранных отрывков из "Мемуаров" в издательстве "Academia" . Основная работа по подготовке книги была проделана И.М. Гревсом (1860-1941), заслуженным историком старого поколения и очень авторитетным педагогом, мэтром петербургской медиевистики. Именно он скомпоновал и перевел сен-симоновские фрагменты, написал комментарии и вступительную статью "Сен-Симон, его жизнь и «Мемуары»" . Однако сборник имел и второе введение, более общего, "установочного" характера - "Франция на рубеже XVIII века", написанное другим историком, Г.С.(Ц.) Фридляндом (1896-1937) , в то время также очень известным, но имевшим совсем другую биографию и научную ориентацию. Он принадлежал к поколению молодых историков-марксистов, сформировавшемуся после революции, и вел активную борьбу на "идеологическом фронте" против буржуазных концепций в исторической науке. Сам он был очень серьезным знатоком истории Великой французской революции, автором монографий о Марате и Дантоне, издателем памфлетов Марата. Таким образом, Фридлянд в данном случае должен был как бы играть роль комиссара при беспартийном специалисте Гревсе. Ирония судьбы, однако, проявилась в том, что старик Гревс умер своей смертью, а Фридлянд был репрессирован, так что с его статьей можно ознакомиться только по экземплярам книги, оставленным для спецхранов, - во всех прочих соответствующие страницы выдирались, а фамилия автора выскабливалась с титульного листа.

Размашистыми мазками Фридлянд нарисовал общую социологическую схему своеобразного "театра трех актеров". Вот возглавляющая дворянство аристократия, которая в годы Фронды попыталась воспрепятствовать укреплению королевской власти, опираясь на широкое социальное движение народных низов. Буржуазия, поддержавшая в этой борьбе абсолютизм, создавшая его величие, а веком спустя сама пришедшая к власти. Народ, постоянно боровшийся против классового государства, опора сначала аристократии, а затем буржуазии. Место Сен-Симона в этой системе координат несомненно: реакционер, который хотел бы вернуться к временам дворянского величия. Правда, он, находясь под обаянием абсолютной монархии, не дерзал мечтать о подлинном дворянском правлении, но добивался того, чтобы король поделился хотя бы частью своей власти с аристократией. Подобный мыслитель заслуживает только презрения, он виноват даже в том, что находит какие-то привлекательные черты в таком полном ничтожестве, как Людовик XIV. Эта оценка заимствована у английской либеральной историографии, особенно у Маколея. Но при этом Маколей считал Сен-Симона одним из самых либеральных людей его времени, вооруженный же классовым подходом Фридлянд подобную снисходительность решительно отверг.

Введение Гревса гораздо ближе знакомит читателя с автором "Мемуаров" как с незаурядным человеком и талантливым писателем. Можно сказать, что благодаря научному и личному авторитету Гревса именно его ярко написанная статья определила отношение к Сен-Симону российской публики, интересующейся историей.

Все же надо признать, что и это введение, несмотря на оговорки о различии между субъективной позицией автора "Мемуаров", явного сторонника абсолютной монархии, и объективным смыслом его творения, отмечено печатью своего времени, с его неизбежной склонностью к слишком широким социологическим обобщениям. Даже язык Сен-Симона определяется как "надстройка над его социальным самочувствием". Гревс счел возможным провести прямую линию между кризисом начала XVIII в. и Великой французской революцией. Сквозной темой "Мемуаров" он считает "начало падения монархии во Франции", так что вся книга - "один из существенных источников по истории Французской революции". Исходя из этой посылки, он и подбирал отрывки для публикации. Перед перспективой революции был бессилен Сен-Симон - идеолог высшей аристократии, ненавидевший овладевавших государственным аппаратом буржуа. Логически такая постановка вопроса вела к представлению о том, что в конце правления Людовика XIV Франция вступила в эпоху затяжного беспросветного кризиса, затянувшегося почти на столетие, - и этот фаталистический стереотип действительно распространился в советской историографии, закрывая путь к пониманию динамичного развития французской экономики в XVIII в.

Антиковед и медиевист, Гревс никогда не занимался как исследователь историей Франции эпохи абсолютизма. Уступая общей социологической схеме, он мог допускать ошибки как в мотивациях действий Сен-Симона, о чем уже упоминалось выше, так и в комментариях на тему французской административной истории. Например, он считал провинциальных интендантов представителями средней буржуазии и проводниками буржуазного влияния, а главу парижского муниципалитета, королевское должностное лицо, лишь по традиции именовавшееся "купеческим старшиной", - действительно купцом и главой купеческой корпорации.

Впрочем, в то время широкомасштабные социологические построения еще не выглядели столь упрощенными, как сейчас: сама французская историография видела смысл истории Старого порядка в борьбе между приходящим в упадок дворянством и поднимающейся к власти буржуазией, причем к буржуазии безоговорочно причислялись высшие должностные лица государственного аппарата, министры и парламентарии, хотя они и состояли в рядах "дворянства мантии".

После издания Гревса отрывки из "Мемуаров" публиковались в нашей стране еще дважды. В 1976 г. в издательстве "Прогресс" вышли два томика таких отрывков в оригинале, без переводов, но с комментариями и вступительной статьей на русском языке . Автором этой статьи и одной из составительниц сборника (совместно с Э. Л. Линецкой) была известный советский литературовед Л.Я. Гинзбург (1902-1990) . Спустя 15 лет, в 1991 г., то же издательство опубликовало новый двухтомник, в который были включены, в переводе Ю.Б. Корнеева, три десятка фрагментов "Мемуаров" . Вступительная статья принадлежала перу другого видного литературоведа, А.Д. Михайлова, специалиста по истории французской литературы средневековья и Возрождения . В обеих статьях читатель найдет немало интересных мыслей о стиле Сен-Симона, об уникальных жанровых особенностях его книги, о его искусстве "портретиста" и характеролога. Что касается суждений общеисторического плана, то оба автора отдают дань старой социологической схеме, архаизаторским представлениям о взглядах герцога-мемуариста. Однако данное А.Д. Михайловым определение позиции Сен-Симона - "немного наивный либеральный консерватизм" - при своей оправданной противоречивости выходит за рамки этих представлений и свидетельствует о стремлении к их пересмотру.

Такой пересмотр действительно назрел, и способствовать ему было задачей настоящего очерка.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. См.: Шишкин В.В. Дворянское окружение Людовика XIII. - Французский ежегодник 2001. М., 2001. с. 100.

2. Estat de la France comme elle estoit gouvernee en l"an 1648 et 1649. - Archives curieuses de l"histoire de France, ser. 2, t. 6. Paris, 1838, p. 394.

3. Такое впечатление почему-то сложилось у Гревса. См.: Гревс И.М. Сен-Симон, его жизнь и мемуары. - Сен-Симон.
Мемуары, т. 1. М. -Л.. 1934, с. 12.

4. Их общая могила не сохранилась: в годы революции местные санкюлоты, уважавшие гробницы своих сеньоров не больше, чем парижане усыпальницу королей, выбросили останки на свалку.

5. Гревс И.М. Указ. соч., с. 15.

6. Saint-Simon L. de. Traites politiques et autres ecrits. Paris, 1996, p. 3-41. Ранее эту записку было принято датировать 1711 г.; новая датировка обоснована в 1996 г. И. Куаро (Ibid., р. 1351 - 1352). Действительно, наивный план создания
"секретного синдиката" герцогов-пэров говорит в пользу молодости автора.

27. Михайлов А.Д. Поэзия и правда истории ("Мемуары" Сен-Симона). - Там же, кн. 1, с. 5-41.

Неудивительно, что глубина и фундаментальность философских построений Гегеля привели к их широкому распространению во всех европейских странах. Но, разумеется, идеалистическое объяснение исторического процесса Гегелем не смогло долго удовлетворять философию истории. Она начала искать новые движущие силы и законы развития. Однако многие достижения Гегеля в том или ином виде сохранялись. ФРАНЦУЗСКАЯ МЫСЛЬ Если немецкие ученые под влиянием объективной задачи создания единого германского государства более всего интересовались политико-правовыми аспектами, а также поиском истоков немецкого национального духа, то французские философы осмысливали произошедшие в результате Великой французской революции изменения. Они также чувствовали, что в стране назревают новые революционные события. Поэтому они сосредоточивались на социально-политических аспектах действительности, что отразилось и на общем представлении о ходе исторического процесса и его движущих силах. А. Сен-Симон (1760–1825) принадлежал к лагерю социалистов-утопистов, он также оставил очень заметный след в философии истории. В его взглядах далеко не все логично и непротиворечиво 75 , однако многие его идеи оказали огромное влияние на целую плеяду историков и философов, а также стали одной из составных частей марксистского учения. На мировоззрение самого Сен-Симона оказали особое влияние Французская революция и промышленный переворот, который полным ходом шел в Англии и начинался во Франции. Основные идеи философии истории Сен-Симона 76: 1) Развитие идей прогресса и поступательного развития исторического процесса. Сен-Симон показывает не абсолютность, а относительность прогресса 77 , то есть более высокая эпоха превосходит предыдущую не во всем, а только в некоторых важных моментах, а в чем-то может и уступать ей. Основные критерии прогресса, по Сен-Симону, – степень эксплуатации (и личной свободы) основного производителя и как следствие – уровень производительности его труда (так, труд крепостного более производителен, чем труд раба; труд наемного рабочего производительнее крепостного). 2) Противоречивость и неравномерность исторического процесса, приводящие к закономерной смене всех социальных и государственных форм. Сен-Симон представляет ритм исторического процесса в виде смены так называемых «положительных», или «органических», эпох «критическими» эпохами. Иными словами, исторический процесс, согласно Сен-Симону, осуществляется в виде поступательного движения, нарушаемого резкими кризисами. Эти кризисы наступают тогда, когда возникает противоречие между реальным соотношением социальных сил в обществе и формой его политической организации 78 . Это коренным образом отличает его представления от взглядов романтиков, которые делали упор только на медленное (органическое) развитие, и в определенной мере сближает с диалектическим законом перехода количества в качество Гегеля. 3) Стадиальность. Сен-Симон в этом отношении идет намного дальше Гегеля (или тем более Савиньи) и рассматривает исторический процесс уже не только как цепь исторических народов или особых возрастов, но и как смену определенных стадий общественного развития 79 . О выделяемых им стадиях и его периодизации истории будет сказано дальше 80 . 4) Анализ отношений собственности. Общественно-полити-ческое устройство общества Сен-Симон считал зависящим от отношений собственности, постепенные изменения которых приводили к смене стадий истории и в конце концов должны неизбежно привести к социалистической организации общества. Общественно-политические институты каждой стадии зависят от отношений собственности 81 . 5) Новый взгляд на движущие силы исторического процесса. Наряду с прогрессом разума и морали важное значение он придавал экономическому развитию и классовой борьбе, а также рассматривал критические эпохи (фактически революции и общественные переломы) как важнейший фактор развития. 6) И дея о классовой борьбе как основном содержании если не всей истории, то по крайней мере истории Европы периода после крестовых походов. Эта идея Сен-Симона была развита французскими историками (см. ниже). 7) Идея индустриализма. Сен-Симон обосновывал крайне важную для того времени мысль, что будущее – за классом индустриалов. Таким образом, он выступает предтечей идей промышленной революции. О. Конт (1798–1857)был одно время секретарем Сен-Симона и развивал некоторые его идеи. Главной его заслугой является обоснование и создание новой положительной (позитивной) философии и введение названия для новой науки об обществе – социологии. Конт считается основателем социологии как науки 82 . Основные историко-социологические идеи О. Конта были изложены им в «Курсе позитивной философии» и «Системе позитивной политики». Взгляды Конта были определенной реакцией на позицию романтизма и родственных ему исторических школ, представители которых увлеклись собиранием фактов и подготовкой к изданию исторических документов. Объем этих материалов рос в геометрической прогрессии, однако адекватных им открытий законов общества не происходило. Поэтому Конт настаивал на том, что исторические факты должны использоваться в качестве исходного сырья для открытия законов социальной жизни. Для решения этой задачи он и предложил создать новую науку – социологию, которая должна начаться с открытия фактов о жизни человека, а затем перейти к поиску причинных связей между этими фактами. Социолог тем самым должен был поднять историю до ранга науки и обобщить в научные законы те же самые факты, которые добывает историк. По-настоящему социология в качестве реальной науки со своей собственной методологией сложилась только в ХХ в., однако позитивная философия Конта послужила важным идеологическим стимулом для развития нового направления историографии – позитивизма (см. ниже). Новые периодизации истории Сен-Симона и Конта. Сен-Симон и Конт предлагают новые подходы к периодизации, хотя
и исходят из разных оснований и критериев. Но важно, что и та и другая являются уже действительно научными периодизациями, обе сыграли важную роль в дальнейшем развитии теории исторического процесса. Общим являлось также то, что обе периодизации были: а) так или иначе связанными с трехчленной периодизацией Келлера (древность, средние века и новое время – см. лекцию 7);
б) европоцентричными (то есть не могли быть впоследствии распространены без искажений на восточные и иные общества). Сен-Симон исходил из идеи прогресса как последовательного уменьшения эксплуатации основного производителя (роста степени его свободы) и изменения форм собственности. Он переосмыслил понятия «рабовладение» и «феодализм» в определенные стадии развития. Его схема периодизации стадий исторического развития состояла из: 1) первобытной догосударственной стадии;
2) рабовладельческой античности (греко-римская стадия); 3) кре-
постнического феодализма (средневековая стадия); 4) «промышленного общества» (современная стадия) 83 . Эта периодизация с неко-
торыми изменениями была фактически заимствована марксизмом и вошла как основная часть в пятичленную периодизацию последнего. Вслед за Ж. Кондорсе и А. Сен-Симоном Конт также считал основной и главной причиной исторического развития общества прогресс разума. Поэтому в своей периодизации он исходит из сформулированного им «великого закона трех фазисов развития знаний – религиозного, метафизического и позитивного» 84 . Соответственно этому закону всю историю он делит на три стадии цивилизации: религиозную, метафизическую и научную, характер которых совершенно различен как в светском, так и в духовном отношениях. Этот закон, согласно Конту, предполагает, что любая область знания должна пройти последо-вательно три различных теоретических состояния: 1) теологическое, или фиктивное; 2) метафизическое, или абстрактное; 3) научное, или позитивное. С указанным законом трех состояний Конт комбинирует другой свой закон – смены эпох гармонии и эпох кризиса (Виппер 1908: 170). ФРАНЦУЗСКИЕ ИСТОРИКИ Либеральная историческая школа. В течение 1810–1820-х гг. сформировалась знаменитая либеральная историческая школа эпохи Реставрации, представленная О. Тьерри (1795–1856), Ф. Гизо (1787–1874), Ф. Минье (1796–1884), А. Тьером (1797–1877), одной из главных заслуг которых были исследования истории третьего сословия в средние века (Тьерри, Гизо), а также английской (Гизо) и французской революций (Минье, Тьер). С одной стороны, они в ряде моментов продолжали традиции просветителей, поэтому восприняли их антифеодальный дух, идеи прогрессивного развития и исторический оптимизм, но с другой – в целом они относились к романтизму и рассматривали исторический процесс как органическое развитие. Сходными с другими романтиками выглядят их представления о решающей движущей силе истории. В частности, согласно Гизо, такой силой, которая ведет общество по трудному пути прогресса, является Провидение, хотя под последним историк нередко имеет в виду объективные законы общества 85 . В своих работах они стремились выявить исторические корни важнейших этапов французской истории и современного состояния общества, в том числе они много сделали для того, чтобы показать, как в средние века возникли и развивались юридические и политические учреждения, соответствующие интересам буржуазии и либеральных слоев, а также и развитие самой буржуазии. Идея классовой борьбы. Развитие социальной истории. Вслед за Сен-Симоном представители этой школы выдвигают на первый план социальную историю. Особенно важной оказалась идея Сен-Симона о классовой борьбе. Естественно, что в изображении либеральных историков присутствовала прежде всего классовая борьба в феодальном обществе, которая понималась ими как борьба третьего сословия во главе с зарождающейся буржуазией против феодальной аристократии. Эта борьба нашла свое завершение в переходе политической власти к буржуазии в результате революций. Классовую борьбу в современном им обществе – между рабочими и буржуазией (скоро проявившуюся в открытых и даже кровавых столкновениях) – они либо не замечали, либо считали ее нарушением нормального, естественного порядка. Кроме того, представления о классах и происхождении последних у них еще были довольно примитивными и неполными. Кроме того, они порой отождествляли борьбу классов с борьбой этносов. Например, О. Тьерри считал, что классы появляются как результат завоевания и борьбы рас, то есть разных народов. Так, потомки завоевателей-франков во Франции превратились в привилегированные сословия дворян и духовенства, а потомки завоеванных галло-римлян – в классы зависимых земледельцев и буржуазии (аналогично в Англии завоеватели-норманны, то есть французы, стали эксплуатирую-щим классом, а потомки завоеванных англосаксов – эксплуати-руемым). Однако, несмотря на все эти недостатки, разработка теории классовой борьбы стала важным шагом, способствующим
углублению понимания одного из ведущих аспектов социальной жизни. Ведь еще античные историки описывали эпизоды социально-классовой борьбы и анализировали их причины, но до Тьерри и Гизо ее значение в истории в таком ясном виде никто не определял. Соответственно классовая борьба рассматривалась ими как важнейшая движущая сила развития. Разработка конкретной истории Франции и Англии как истории классовой борьбы привела к расширению источниковедческой базы исторических исследований, появлению многочисленных публикаций по социально-политической истории. Развитие понятия феодализма. Гизо в «Истории цивилизации во Франции» дал определение трех важных признаков феодализма: первый из них – социальный, два других – политические: 1) условный характер земельной собственности 86 ; 2) слияние государственной власти с земельной собственностью (феодал был не только земельным собственником, но и правителем для тех, кто сидел на его земле); 3) установление иерархии среди земельных владельцев (феодальная лестница), поскольку в феодальном обществе существовали договорные отношения между сеньорами и вассалами. Эти характеристики Гизо развивали понимание феодального строя и не-случайно получили широкое распространение как во Франции, так и в других странах, в том числе среди русских историков. Отметим, что по поводу определения главных черт феодализма дискуссии продолжаются и сегодня. Позитивистское направление в историографии. Как уже сказано, под воздействием философии позитивизма О. Конта сформировалось новое направление историографии, которое получило название позитивистского (оно развивалось и всю вторую половину XIX в., и только в самом его конце и в начале ХХ в. стало испытывать собственные методологические трудности). Историки этого направления поставили задачу установить все факты, где это только возможно 87 . В результате в позитивизме доходит до своего апогея развитие нового отношения к документам и фактам, которое стало уже вполне очевидным в первые десятилетия у романтиков, исторической школы права и т. д.: 1. Разработка новых, более тонких научных критических методов работы с документами и источниками. 2. Придание историческому факту статуса наиболее важного элемента исторического исследования. Характерно строгое отношение к фактам, искажение фактов рассматривается как грубое нарушение профессиональной этики. 3. Повышение значимости исторического документа. Формирование представления о том, что историк может реконструировать историю только в рамках того, что позволяет надежный письменный источник (или иной материальный источник фактов). 4. Громадный прирост конкретного исторического знания, основанного на беспрецедентном по своей точности и критичности исследовании источников 88 . Однако положительные моменты сочетались и с другими, не столь однозначно позитивными, они были в чем-то неизбежными, но имели и заметный негативный эффект: 1. Сугубая профессионализация историков и разрыв между ними и обычными образованными людьми, неспособными самостоятельно разобраться в большом объеме материала 89 . 2. Поиск фактов ради фактов, а не ради их обобщения на высоком уровне. Высшая цель позитивной философии – построение всеобщей истории – не особенно интересовала самих историков, увлеченных открывшимся полем деятельности. Но философы и мыслители оказывались разочарованными, так как позитивистская история не давала базы для философских обобщений. 3. Потеря интереса среди историков к крупным обобщениям, отсюда нередкая теоретическая беспомощность в решении крупномасштабных проблем в комбинации с беспрецедентным мастерством в решении маломасштабных проблем. 4. С развитием позитивизма история как познание индивидуальных фактов постепенно отделилась от науки как познания общих законов, став автономной областью исследований. Русские историки и мыслители первой половины XIX в.
В России историческая и общественно-политическая мысль в этот период сделала колоссальный рывок, поднявшись на почти равный европейскому уровень. Особенно это касается вопросов литературы и литературной критики, в которой в тот период отражались наиболее передовые и общественно острые моменты. В первые три десятилетия XIX в. в России создается художественная историческая литература как романтического, так и реалистического направления, в первую очередь здесь надо указать исторические произведения А. С. Пушкина 90 . Самым крупным и без преувеличения выдающимся представителем литературной критики был В. Г. Белинский, которой в своих статьях часто поднимал также проблемы всемирной и российской истории. Но все же русская мысль оставалась еще на позициях, когда она в основном заимствовала идеи
с Запада, трансформируя их к русской истории и действительности. Кроме того, мировые проблемы интересовали ее в гораздо меньшей степени, а главным был вопрос об особенностях и путях развития России. Наиболее оригинальные идеи российской мысли появились именно в процессе дискуссий вокруг этой проблемы (то есть при сравнении России и Запада 91). Здесь стоит упомянуть П. Я. Чаадаева, одного из самых оригинальных (как по образу мысли, так и по образу жизни) русских мыслителей, «Философические письма» которого наделали много шума в обществе и до сих пор являются предметом споров 92 . Успехи русской историографии. В начале XIX в. в России развивалась новая романтическая историография, одновременно более научная, чем прежде, но не менее идеологизированная. Наиболее выдающимся трудом была 12-томная «История государства Российского» писателя Н. М. Карамзина (1766–1826). Она написана прекрасным литературным слогом, образы князей и царей даны очень ярко, а события узловых эпизодов истории читаются как драматические произведения. Этот труд надолго стал важнейшим источником сведений об отечественной истории для образованных людей и любимым чтением для многих. В основе истории Карамзина лежала трансформированная на русский лад популярная в Европе консервативная романтическая концепция о преимуществах монархии и достоинствах аристократии. Карамзин доказывал преимущества абсолютной монархии для России. Он считал, что процветание и могущество страны имело место только при сильной центральной власти (и был тут, безусловно, прав). При этом, правда, он модернизировал историю, относя к самодержавию строй Киевской Руси при первых князьях. Роль самодержавия в России действительно была исключительно важной, но в XIX в. такая позиция оказывалась все-таки повернутой лицом назад, а не вперед. И это сделало в итоге труд Карамзина охранительным и консервативным. Историк и публицист М. П. Погодин (1800–1875) в лекциях, прочитанных в 1832 г. в Московском университете, обосновывал идеи особого пути Российского государства. Отталкиваясь от выводов Тьерри и Гизо о том, что необходимость социально-поли-тической борьбы во Франции была вызвана германским завоеванием, Погодин доказывал, что подобная борьба не может иметь место в России. Историк исходил из коренного, по его мнению, отличия начала истории России от истории Франции. история руси началась не с завоевания, а с мирного призвания правителей-варягов. Оно открыло дорогу «единению царя с народом», патриархальным гармоничным отношениям между помещиками и крестьянами. Т. Н. Грановский (1813–1855) был одним из основателей русской школы всеобщей истории, заслугой которой было уже то, что впервые российские историки на научном уровне и вполне самостоятельно писали об истории европейских стран (до этого историография России работала только с русской тематикой). Творчество Грановского представлено в основном в его лекциях, публичных чтениях и университетских курсах. Славянофилы и западники. В 30–40-е гг. XIX в. российские писатели, мыслители и историки так или иначе были вовлечены в идеологические споры о путях развития России, об оценке значимости петровских преобразований, отношениях России с государствами Европы. Характерно, что все стороны использовали современные европейские идеи. Историки, литераторы, философы, относившие себя к славянофилам – А. С. Хомяков, И. В. Киреевский,
П. В. Киреевский, К. С. Аксаков, И. С. Аксаков, – развивали идеи самобытности России. Они считали роковыми для страны реформы Петра I, неприемлемым для нее пример Европы, которая начинает «загнивать» и уже погрязла в социальной вражде 93 . Особенностью русского пути они считали православие и русскую общину как носителя высшего социального (коллективного) начала. Сторонники этого течения стремились изучать быт, характер народа, его нравы и обычаи. Противоположные взгляды отстаивали западники-либералы: литераторы и публицисты Н. В. Станкевич, И. С. Тургенев, А. И. Гер-цен, историки Т. Н. Грановский, П. Н. Кудрявцев, С. М. Соловьев, Б. Н. Чичерин. Западники считали, что Россия пойдет тем же путем, что и Европа, а для преодоления ее отсталости необходимо обратиться к западным образцам государственного управления, устройства социальной и экономической жизни. Либерально-революционные взгляды представлены в произведениях декабристов, молодого Пушкина, Белинского, Герцена, Бакунина. Эти авторы считали необходимым установить политические свободы, отменить крепостное право, ограничить (или даже отменить) самодержавие. В отличие от просветителей они уже не рассчитывают на просвещенного правителя, а считают революцию лучшим исходом для России. Но в тот период эти взгляды еще не представляют достаточно развернутых публицистических и философских концепций, а находят место только в отдельных художественных (часто поэтических) произведениях, в виде намеков эзоповым языком или неподцензурных тайных документов (каковыми, например, выступают «Конституция» Муравьева или «Русская прав-да» Пестеля).

Таблица 2

ФИЛОСОФЫ И ИСТОРИКИ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX В.

			Название произведения
Томас Карлейль			«Французская революция»

Окончание табл.

Томас Бабингтон Маколей			«История Англии от воцарения Якова II»
Георг Вильгельм Фридрих Гегель		Германия	«Философия истории»
Бартольд Георг Нибур		Германия	«Римская история»
Леопольд фон Ранке		Германия	«Немецкая история в эпоху реформации»
Фридрих Карл фон Савиньи		Германия	«История римского права в средние века»
Франсуа Пьер Гийом Гизо			«История цивилизации во Франции»
Огюст Конт			«Курс позитивной философии», «Система позитивной политики»
Клод Анри Сен-Симон			«Новое христианство»
Тимофей Николаевич Грановский			Курс лекций по Новой истории 1849/1850 гг.
Николай Михайлович Карамзин			«История государства Российского»
Михаил Петрович Погодин			«Исследования, замечания и лекции о русской истории»

Алпатов, М. А. 1985. Русская историческая мысль и Западная Европа (XIII – первая половина XIX в.). Гл. V. М.: Наука. Виппер, Р. Ю. 1908.Общественные учения и исторические теории XVIII и XIX вв. в связи с общественными движениями на Западе. Гл. VIII–XII. М. Гринин, Л. Е. 2006. Производительные силы и исторический процесс . М.: КомКнига. 2010. Личность в истории: эволюция взглядов. История и современность 2: 3–44. Илюшечкин, В. П. 1996. Теория стадийного развития общества: История и проблемы. Гл. 1. М.: Вост. лит-ра. Историография античной истории / под ред. В. И. Кузищина. Гл. 3. М.: Высшая школа, 1980. Историография историинового времени стран Европы и Америки / под ред. И. П. Дементьева. Раздел 2. М.: Высшая школа, 1990. Историография новой и новейшей истории стран Европы и Америки / под ред. И. С. Галкина и др. Раздел II. М.: МГУ, 1977. Коллингвуд, Р. Дж. 1980. Идея истории. Автобиография. Ч. III, § 1, 7, 9. М.: Наука. Косминский, Е. А. 1963. Историография средних веков: V в. – середина XIX в. М.: МГУ. Кроче, Б. 1998. Теория и история историографии. Раздел 2, гл. VI, VII. М.: Школа «языки русской культуры». Реизов, Б. Г. 1956. Французская романтическая историография 1815–1830. Л.: ЛГУ. Репина, Л. П. и др. 2004. История исторического знания. Гл. 6. М.: Дрофа. Смоленский, Н. И. 2007. Теория и методология истории. Гл. 8, 9. М.: Академия. Тош, Д. 2000. Стремление к истине. Как овладеть мастерством историка. Гл. 1. М.: Весь мир. Шапиро, А. Л. 1993. Историография с древнейших времен до 1917 г. Лекция 16–26. М.: Культура. Grinin, L. E. 2010. The Role of an Individual in History: a Reconsideration. Social Evolution & History 9(2): 95–136. * Лекции 1, 2 см.: Философия и общество. – 2010. – № 1. – С. 167–203; лекции 3, 4 см.: Там же. – № 2. – С. 151–192; лекции 5, 6, 7 см.: Там же. – № 3. – С. 162–199. лекции могут быть полезны при преподавании теории и методологии истории, философии истории, истории исторической науки (историографии). В настоящей и последующей лекциях в подстрочник вынесены многочисленные комментарии, которые могут быть полезными для студентов или преподавателей, но необязательны для основной канвы изложения. С сылки на произведения, которые приведены в списке рекомендуемой литературы, даются в сокращенном виде. 1 XVII в. в Европе был по преимуществу «веком английским», поскольку передовая европейская мысль концентрировалась вокруг проблем Английской буржуазной революции. XVIII в. стал «веком французским», ибо теперь исторической инициативой завладели французы. Это выразилось, во-первых, в том, что французское Просвещение сделалось тем эталоном, посредством которого определяют характер Просвещения в других странах (см.: Алпатов 1985: 82).В то же время первая половина XVIII в. во многом отличалась от второй, которая и определила главные черты века Просвещения в том его виде, в каком он вошел в сознание последующих поколений. 2 Многие из просветителей, подобно Тюрго, считали, что три четверти знаний о прошлом человече-ства, которые имелись на тот период, составляла бесформенная масса анекдотов (то есть различных рассказов и преданий). Г. Болингброк в своих «Письмах об изучении и пользе истории» иронизирует над «ученым хламом, заполняющим голову знатока древности». С одной стороны, такая критика была плодотворной, так как заставляла ко всему относиться с недоверием и помогала отказаться от гипноза авторитетов, но с другой – препятствовала поиску более точных историографических методов.

Невозможно представить без влияния идей Сен-Симона (1760-1825), потомка старинного рода французских аристократов, воспитанника Жан-Лерона и Д`Аламбера. В `Очерке науки о человеке`, `Труде о всемирном тяготении`, `О промышленной системе` и `Катехизисе промышленников` он. развивая идеи `социального физицизма` и `социальной физиологии, обосновывает необходимость создания новой науки об обществе , которую он назвал `позитивной` и которая должна стать столь же точной, как и естествознание.
Такая наука возможна и целесообразна, потому что, согласно Сен-Симону , общество - живой и целостный организм, функционирующий и изменяющийся по объективным законам, которые этой науке предстоит познать и на основе которых возможно его сознательное совершенствование.
Главными вопросами приложения умственных сил, по Сен-Симону , являются:
1) сообщить науке о человеке позитивный характер, основывая ее на наблюдениях и разрабатывая методом, используемым в физике;
2) ввести науку о человеке (построенную на физиологических знаниях) в народное образование и сделать ее главным предметом образования.
Сущность философских взглядов Сен-Симона составляют две идеи - идея закономерности, объективности развития природы и общества и идея поступательного, прогрессивного развития человечества. Человеческий разум, по его мнению, в своем развитии прошел несколько ступеней. Будущее, писал Сен-Симон , слагается из последних членов ряда, в котором первые члены составляют прошлое, и изучение развития человеческого разума в прошлом откроет нам путь, по которому он пойдет в будущее.
Главной причиной, наиболее сильно воздействующей на общество, является изменение и совершенствование общей идеи, общей веры. Суть этого процесса - в переходе просвещенного класса от идеи многих частных законов к идее единого закона, управляющего людьми. Другими словами, находясь под сильнейшим влиянием Ньютона, Сен-Симон призывает сделать такой шаг в познании, который позволил бы открыть один универсальный закон наподобие закона всемирного тяготения. Такой закон, по глубокому убеждению Сен-Симона , должен сменить `единого Бога`, а `новое христианство` в свою очередь сменит нынешнее и будет выше его. Это позволит придать политике положительный характер, т. е. осуществить реорганизацию европейского общества посредством единого учреждения, общего для всех народов.
Сен-Симон постоянно подчеркивает, что социальная организация несовершенна, что люди позволяют насилию и хитрости управлять собой, а человеческий род в политическом отношении находится в безнравственном состоянии, и это заставляет его ставить вопрос о реорганизации общества, но не о революции. Сен-Симон констатирует, что Французская революция начинается вскоре после издания `Энциклопедии`; на поверхность, как пена, всплывает чернь; невежественный класс завладевает всей властью и вследствие своей неспособности приводит к голоду среди изобилия. Полагая, что все революции в истории происходили, в силу неразвитости идей, разума, что их порождала стихия бедности и стремление неимущих классов к равенству, Сен-Симон как непосредственный свидетель указывал на разрушительный характер революции, на ее анархическую сущность и поэтому предлагал путь `общественных преобразований`. Согласно его плану `религиозная система`, скрепляющая общество, не должна исчезнуть - `ее только следует согласовать с прогрессом науки`. Это и есть главная задача реорганизации и развития, на которую указывал Сен-Симон в работе `Новое христианство`. Цель - организовать общество, выгодное наибольшему числу людей, способное улучшить положение многочисленного бедного класса. Концепция `нового христианства`, дополняющая `промышленную систему` - общество будущего, переход к которому является универсальной исторической неизбежностью, призвана, по его мнению, способствовать торжеству принципов общей морали в борьбе с эгоистическим стремлением достижения личного счастья за счет общего блага. Весьма похоже сформулирована главная задача позднейшего позитивизма: `соединить умы в гармонии на основе четких и ясных принципов` (Конт); создать такую утилитарную мораль, которая бы совместила интересы отдельной личности и общества в целом (Спенсер); научным декретом ввести в общество совершенную нравственную систему, способную наилучшим образом укрепить общественные отношения (Дюркгейм).
Сен-Симон первым обратил внимание на роль организации и управления в развитии общества; его идеи на этот счет стали теоретическим источником выработки общих моделей работы организации, описывающих принципиальную структуру управления, стандартизированную иерархию должностей и постов, разделения функций, правил для руководителей разного уровня.
Сен-Симон , наряду с французскими энциклопедистами, впервые разделил на теоретическом уровне понятия `гражданское общество` и `государство`, ввел термины `индустриализация`, `индустриальное (промышленное) общество`.
Идеи Сен-Симона получили развитие в ряде современных социологических концепций.